Социальные долги архитектуры

Я впервые оказался в Нью-Йорке в январе 90-го года, прибыв сюда вместе с Абдуллой Ахмедовым, Нодаром Мгалоблишвили и Серго Сутягиным для участия в работе советско-американского жюри, отбиравшего материалы для первой и пока единственной совместной выставки, называвшейся «Социально-ответственная среда: СССР/США, 1980 – 1990». Нам предстояло отобрать тридцать из ста проектов и построек, предлагавшихся американской стороной для этой экспозиции. Спустя некоторое время мы занимались тем же делом в Москве, где явившиеся с ответным визитом заокеанские коллеги Кеннет Фрэмптон, Джон Лумис, Майкл Ротонди и Милдред Шмерти вместе с нами выбрали тридцать достойных экспонатов из советской сотни. Открытие выставок в Нью-Йорке и в Москве состоялось в один и тот же день. При этом московская располагалась в стенах МАрхИ. Сохранившийся у меня двуязычный каталог той экспозиции свидетельствует о некотором различии в понимании ее девиза. Оно и при отборе работ было заметно. Во-первых, наша сторона нарушила временные границы экспонируемого материала, обозначенные в том названии. Мы оправдывали это тем, что коллеги в США ничего не знают о советской архитектуре, и некоторый возврат в 70-е годы расширит ее представительность. К тому же сроки строительства у нас подольше и многое, что спроектировано в обусловленном десятилетии, увидит свет нескоро. Однако существеннее другое.

Само понимание социальной ответственности тоже заметно разнилось. Сопредседатель выставочного комитета со стороны США Тициан Папакристоу четко выразил американскую позицию. Он противопоставил гипертрофированным и дорогим проектам «социально-экологический рационализм с тощим бюджетом», способный «внести в архитектуру умеренность. …Основанный на необходимости и трезвом подходе, этот метод предполагает определенную наивность и отсутствие позы. … Он покажет нам, что бедное и маленькое тоже может быть красивым». Нам предъявили по большей части рядовые объекты – жилые комплексы для людей с низким доходом, дома для престарелых, пожарную станцию, водоочистные сооружения и т. д. Мы же свое «бедное» типовое строительство стыдливо прикрыли крупными представительными объектами, хотя именно оно в наибольшей степени демонстрировало социальную ответственность советского государства, как оно ее понимало. И только Прибалтика показала малые социально ориентированные постройки. Так или иначе, наша архитектура выглядела на американском фоне вполне достойно.
Проблема социальной ответственности власти, общества, градостроительной политики, самой архитектуры за состояние среды обитания многоаспектна и охватывает множество сторон жизнедеятельности городского и сельского населения. В моем архиве содержится случайно сохранившаяся выписка из главного доклада IX конгресса МСА, достаточно выразительно иллюстрирующая это обстоятельство.
«Возьмем среднего жителя города высокоразвитой индустриальной страны, гражданина ХХ века, посмотрим, как он может прожить один день в разной по качеству среде. Предположим, что он работает на хорошем предприятии, полном света, воздуха, в спокойной для работы обстановке, или в шумном цеху без гигиенических удобств, неотапливаемом. Кончается смена, он едет домой. Он живет поблизости от места работы или имеет хорошее сообщение и не тратит на поездку много времени, или едет домой через весь город более часа. После работы он идет за покупками и быстро закупит все необходимое в торговом центре или в разбросанных в разных местах магазинах, затрачивая на покупки массу времени. Вечером он сидит в просторном, полном воздуха и красивом кинотеатре или задыхается в плохо проветренном зале. По пути домой он шагает по приятным и чистым улицам, любуясь архитектурой или бежит домой мимо некрасивых домов. Он принимает ванну и ложится спать в комнате с окном, выходящим в парк, или наскоро умывается в умывальнике и спит в комнате, куда доносится шум расположенной неподалеку железнодорожной линии. Рано утром человек идет на работу…»
В одном этом абзаце содержится множество утверждений и отрицаний – представлений о том, каким должен быть город, что должен он дать человеку. Однако сам этот абзац из прошлого века, ему тридцать шесть лет отроду. В ту пору он точно подмечал дефицит комфорта в советских городах, многие неудобства, которые ощущали тогда не избалованные им граждане страны. Теперь, в новом веке, качество жизни в высокоразвитых индустриальных странах шагнуло далеко вперед, а новая Россия, демонстрируя образцы современной городской среды, вместе с тем являет и ее вопиющие социальные контрасты. И если бы авторы того доклада писали бы его сегодня, в нем присутствовал бы новый идеал комфорта, и, вместе с тем, умножилось бы число неудобств, испытываемых горожанином в современном мегаполисе. Разве прежде москвичи стояли в бесконечных пробках, пропуская кортежи важных чиновников, были столь озабочены поиском парковки для автомобиля, теснились, как нынче, в пересадочных галереях метрополитена? К нерешенным социальным проблемам, унаследованным из прошлого, приобщились не менее острые, порожденные новой жизнью.
С момента устройства той «ответственной» выставки прошло восемнадцать лет, из которых большую часть я провел в США. Теперь я заметно расширил свое представление о том, в чем и как выражается социальная ориентация американского градостроительства, каким социальным задачам отвечает здешняя архитектура. Мне также ведома социальная составляющая нынешнего российского зодчества. А потому я счел целесообразным посвятить очередное письмо тому, что я нахожу важным в американском опыте, тому, что демонстрирует внимание к человеку. Оно является основой любых проявлений социальной ответственности.
Все начинается с мелочей.
Андрей Буров, принимавший участие в проектировании Челябинского тракторного завода, был командирован в Штаты в начале 30-х годов. Впечатления от пребывания в этой стране отразились в его знаменитой книге «Об архитектуре». В главе «О принципе экономии» он обстоятельно рассказывает о множестве удобств, предоставленных постояльцу американского отеля. Все сделано с таким расчетом, как если бы ленивый человек стремился избавить себя от лишних движений. Андрей Константинович называет это «вниманием через вещи». Прошедшие с той поры 75 лет американские коллеги продолжали заниматься этим делом и обучают ему свою смену. Мне довелось посетить архитектурную школу в Сиракьюз, штат Нью-Йорк, где знакомый студент, пригласивший меня с тем, чтобы показать свои работы, демонстрировал курсовой проект – модель постройки размером с телефонную будку, где было до мельчайших подробностей предусмотрено все, что нужно любителю рыбной ловли, желающему заняться своим промыслом.
Здесь кстати вспомнить знаменитый спор Хрущева с Никсоном, который тогда был Вице-президентом США и, прибыв на открытие выставки в Москву, демонстрировал советскому лидеру американскую кухню. И мы все смотрели на нее тогда как на чудо бытовой техники.
Я не убежден, что «внимание через вещи» побуждается присущей американцу ленью, но то, что он стремится избавить себя от излишних забот и усилий, обнаруживается в самых разных формах и, в том числе во множестве архитектурных решений. Это прежде всего относится к инвалидам. В лечебных учреждениях, аптеках и магазинах их встречают раздвижные автоматические двери. Подле каждого здания, привлекающего публику, будь то офис, супермаркет, кинотеатр, ближайшие к входу места для парковки непременно отводятся инвалидам. О праве на такое место свидетельствует знак, подвешиваемый к зеркалу заднего вида. А всякий, кто займет его, не располагая должным разрешением, заплатит штраф. Впрочем, никто на это и не посягает – не принято. Проект общественного здания, не имеющий специальных туалетов, предназначенных для инвалидов, не может быть согласован и утвержден. И сопряжение тротуара с проезжей частью, вместо обычной у нас асфальтовой или бетонной отмазки, обрамлено фигурным бортовым камнем, который облегчает движение специальных транспортных средств. Мне случалось видеть в магазинах лифты-платформы, поднимающие инвалида на высоту трех или пяти ступеней, если они встречались на его пути. Это лишь одна из сфер проявления социальной ответственности.
Здесь должно заметить, что интерес к нуждам людей в широком смысле слова отнюдь не всегда являлся ключевой составляющей государственной политики. Первым, кто поставил его во главу угла своей президентской программы, был Франклин Делано Рузвельт. В ходе избирательной кампании 1932 года он произнес знаменитую речь «О забытом человеке», а заняв Белый дом, в первые же 100 дней, провел основные законы «Нового курса» (new deal), позволившие переломить драматическую ситуацию «Великой депрессии» и заложить основы социального государства. И хотя Америка и сегодня не свободна от острых социальных проблем, отношение к человеку определяет многие стороны жизнедеятельности общества и, в том числе архитектуру, где оно проявляется прежде всего в жилище.

Ну, нет здесь такой проблемы, и если что-нибудь и портит американцев, то уж точно не «квартирный вопрос». Известно, что в среднем в течение жизни гражданин США меняет место жительства восемь раз. Тут не принято оставаться в родительском доме. Выбирая университет или колледж, молодые люди большей частью отправляются в другой город. Семья меняет свою обитель в поисках лучше оплачиваемой работы, а достигнув преклонного возраста люди стремятся обосноваться на Флориде или в ином теплом уголке своей страны. И всякий раз, переезжая из одного города в другой, из штата в штат, можно без труда арендовать квартиру, купить дом и продать то, чем владел прежде, комфортно обустроиться на новом месте. Представьте себе, что бы было с этой публикой, если бы в каждом случае приходилось становиться в многолетнюю очередь, обивать пороги учреждений, распределяющих дефицитный жилой фонд, а получив квартиру, сознавать, что другой в этой жизни тебе уже не дождаться.
Собственный дом представляет главное достояние уважающего себя гражданина страны, и, независимо от того, какой он по счету, в нем видится воплощение американской мечты. И хотя мне не по вкусу подавляющее число строящихся нынче частных домов, главное их достоинство не в архитектуре. Жизнь в них достаточно комфортна. А одна особенность здешней планировки бросилась мне в глаза с первого взгляда. В отличие от советской, она характеризуется открытостью общих семейных помещений, и потому никак не приспособлена к коммунальному заселению. Двери тут, как правило, присутствуют только в спальнях и туалетах.
Жилище разного размера и класса, предоставляемое американцу в собственность или в наём, есть главное содержание социально ответственной среды. Уже на моих глазах частные дома увеличивались в объеме, обретали дополнительные функции (в частности, домашний театр), и, вместе с тем, появились так называемые «дома первой покупки» – небольшого размера и с меньшим прилегающим участком, позволяющие молодой семье приблизить осуществление заветной «мечты».
Распространенным типом жилья служат комплексы, предлагающие арендуемые апартаменты разных категорий. К примеру, в Рочестере и вокруг него их около 150. Как правило, им сопутствуют общественные пространства для собраний, празднеств, спортивных занятий, и среди них встречаются не лишенные архитектурной привлекательности. В их числе есть квартиры класса Luxury, в которых обитают состоятельные пожилые люди, желающие избавиться от хлопот домовладения, и те, что предназначены для малоимущих.
Присущий Америке способ расселения удлиняет все связи, увеличивает дистанцию между жилищем, местом работы, супермаркетом, любым элементом сферы обслуживания. Потому эта страна издавна сидит за рулем, а дороги являются неотъемлемой частью социально-ответственнной среды. И не только они, но и вся инфраструктура к ним примыкающая – заправочные станции, мотели, зоны отдыха, рестораны и др. По числу автомобилей Россия истово стремится догнать Америку, но только хорошие дороги по-прежнему остаются несбыточной национальной мечтой. Но если бы ее удалось сделать явью, она бы стала важной составляющей реализации программы «Доступное и комфортное жилье».
Я полагаю, что в числе главных условий успеха в этом деле важны три слагаемых. Прежде всего, самый тип жилища, способный обеспечить минимальный и, вместе с тем, вполне достойный комфорт, и здесь есть примеры таких решений. Во-вторых, технология строительства, подразумевающая минимальные трудозатраты. И если Америка, имеющая население, более чем вдвое превышающее число людей, населяющих Россию, многие годы обеспечивает себя достаточным количеством жилых единиц, не значит ли это, что принятая здесь технология производства и монтажа малоэтажного жилья предпочтительна? Замечу и то, что пространства России в той же мере обширнее Америки, и, построив дороги, она может принять за пределами крупных городов здешний принцип расселения. И разве не была Россия одноэтажной в не столь отдаленном прошлом, до того, как в ее малые города незванно вторглись разноэтажные панельные структуры? Наконец, важнейшей составляющей обеспечения социальным жилищем малоимущих граждан США является федеральные и штатные субсидии, покрывающие до трети арендной платы. Наверное, и российскому государству следует взять на себя это социальное бремя.
Не будем вспоминать советские времена, но ведь и теперь списки очередников, не способных самостоятельно приобрести жилище, сулят им многолетние ожидания. И похоже, что высокий процент аварийного и ветхого жилья будет и впредь пополнять их со скоростью, превышающей решение проблемы. И я никак не могу понять, почему, стремясь помочь этим людям, Россия считает жилище квадратными метрами? Позволю себе процитировать собственный текст, опубликованный в 1966 г. в «Новом мире»: «планирование строительства жилья в метрах – анахронизм, оставшийся у нас со времени покомнатного заселения и коммунальных квартир». И тогда было ясно, что в этом нет решительно никакого смысла. Разве что морочило публику многомиллионными цифрами. Полагаю, что теперь, когда идея малоэтажного строительства обретает государственнную поддержку, самое время отказаться от подобной отчетности. Жилище должно считать числом квартир и домов разных категорий.
Поразительная инертность отечественного строительного комплекса проявляется и в иных формах. Барт Голдхорн при открытии Первой московской биеннале сказал: «Не надо строить завод по производству типовых зданий, надо строить разнообразные здания из типовых деталей, изготовленных на заводе». Но в той же моей статье сорокадвухлетней давности были такие строки: «… В основе методологии строительства стандартных домов должна лежать серия конструктивных элементов, число которых ограничено, а возможности монтажа в различных вариантах максимальны. Ведь даже ребенок ценит «конструктор» в зависимости от того, сколько моделей он может собрать».
Проблема общественных пространств в городской среде тоже имеет свою значимую социальную составляющую, но это тема года «АВ» и потому она заслуживает отдельного письма.
Любое современное общество в любой стране представляет собой многослойную структуру, где на вершине располагается элита, а самый нижний уровень занимают поселенцы его пенитенциарной системы. Но ведь и они тоже люди. Однажды мне довелось посетить новенькую – с иголочки – американскую тюрьму, стоимостью $180 миллионов, в которой 1500 заключенных располагаются в 750 камерах. В «день открытых дверей» демонстрировались зал свиданий, столовая, библиотека (можно окончить школу «без отрыва» от основного занятия), спортзал и, конечно, камеры, где спальные места расположены одно над другим, как в купе мягкого вагона. Открытые туалеты исполнены из полированного металла, в углу помещения устроен душ и к камере примыкает зарешеченная лоджия, где можно подышать свежим воздухом. Такие условия – на зависть российским коллегам. И хотя эта тюрьма не отличалась архитектурными достоинствами, в числе других есть представленные на страницах журнала «Architectural Record».
А второй номер «Архитектурного Вестника» демонстрирует новое здание правительства Москвы. Оно предназначено высшей областной элите. Я согласен с рецензентом в оценке этого сооружения, которое надеюсь увидеть, хотя в свою очередь замечу крайнюю остроту контраста главного парадного пространства с механически нарезанными служебными помещениями и теснотой узких коридоров и лифтовых холлов. В остальном оно действительно является объектом нового поколения, способным стать «маяком» для подобных зданий других регионов, которые вполне могут возвести атриумы пошире и повыше – знай наших! И все же, все же, все же… Я думаю нетрудно понять причину, по которой Борис Громов «несколько раз пытался избавиться от атриума (буквально «оторвать его»). Кому как не губернатору известны все боли подопечной территории, пользуясь образом Константина Савкина, «малых и больших суденышков населенных пунктов». Власть знает, сколько недостает детских садов, сколько школ не имеют спортзалов и бассейнов, как теснятся граждане в коридорах пенсионных учреждений и нотариальных контор и т.д. Есть в этом центре средоточия бюрократии вызывающее противопоставление всему остальному градостроительному содержанию Подмосковья. И, наверное, неспроста мэр столицы винит руководство области в небрежении к транспортным проблемам и строительству дорог.
Громов – боевой генерал, мужественный человек, но допускаю, что у него все же возникла некая тревога по поводу 54-метровой высоты атриума. Не областной это замах – федеральный. А почему он все-таки согласился с ним, тоже вполне понятно. Разве устоишь перед таким мощным зрелищем? Оно сногсшибательно. Возможно, даже в большей мере, чем атриумы Джона Портмана, которые я видел в Сан-Франциско и Атланте.
Я отдаю должное подвигу авторов, понимая, каких усилий стоила им реализация столь дерзкого замысла, и, вместе с тем, понимаю, какое огорчение причиняют им ковровые дорожки и прочие атрибуты, сопутствующие областному чиновничеству. Но разве они не знали, кому предназначено их творение? Верю – со временем оно послужит воспитанию вкуса в среде функционеров региональной власти, однако боюсь, что в ближайшем будущем высота атриума поспособствует формированию завышенной ее самооценки и, как следствие, росту «тарифов» за оказывемые услуги. Я хочу сказать, что не сочувствую социальной составляющей данной созидательной акции.
Автор эпиграфа и книги «Россия в 1839 году», впервые изданной на русском языке в полном переводе в 1996-м, заметил 169 лет тому назад, что «Русские вельможи любят пускать пыль в глаза, поражать роскошью и позолотой…». Такая любовь широко демонстрируется и в наши дни. Дело это, по-видимому, генетическое. Архитектура усердно служит ему, начисто забывая о своей социальной ответственности. Элитное жилище, элитные рестораны, элитные офисы – все это являет собой элитное зодчество, контрасты которого с тем, чем располагает подавляющее большинство россиян, разительны в еще большей мере, нежели разность доходов.
Далеко ли то время, когда западное общество высокомерно именовалось у нас потребительским? Однако оно и производило все, в чем нуждалось. К тому же здесь оно озабочено не только благополучием своего высшего слоя. Вместе с тем решаются проблемы, обеспечивающие интересы людей разного достатка. В США существует множество федеральных и штатных программ, поддерживающих граждан с низким доходом. Они субсидируют не только жилище, но и предоставляют нескупую помощь многодетным семьям, бесплатные продукты питания нуждающимся и т.д.
Конечно, я не утверждаю, что тут нет бедных, неустроенных в жизни людей. Но общество, стремящееся обеспечить свою социальную стабильность, думает об этих людях и помогает им. Можно ли это сказать о российской элите? Ее потребительство, равнодушие к окружающим, демонстрация роскоши, мотовства и излишеств, в том числе в архитектуре, в своих крайних проявлениях заслуживают другого названия – потреблятство.
Я полагаю, что не случайно западная экспозиция Московской биеннале в большей мере отвечала нуждам программы «Доступное жилье», нежели отечественная. За последние годы мастера российской архитектуры научились соответствовать потребностям российской элиты и охотно ее обслуживают. Таково главное поприще, на котором выступает сегодня новое поколение зодчих, стремящееся показать свои способности именно в этой сфере творчества, как не без оснований считается, наиболее престижной и более высоко оплачиваемой. По сей причине я говорю об ответственной архитектуре, примером которой могут послужить проекты социально ориентированных авангардистов 20-х годов прошлого столетия.
Это тем более актуально, что сегодня из уст руководителей страны звучат слова, обещающие иную социальную ориентацию государства. Можно предположить, что речь идет о том, чтобы обратиться к нуждам «забытого человека». То же самое надо сделать и самой архитектурной элите, как это делает Михаил Филиппов, строя в присущем ему стилевом характере дом с «тощим» бюджетом в качестве социального жилища. И хотя, как говорят, оно подчас достается отнюдь не бедным людям, сама проблема этим с повестки дня не снимается. При всех условиях строительство «доступного жилья» – более благородное занятие, чем сооружение пустых элитных зданий, потребных лишь для вложения капитала.
Пришло время отдавать долги, и потому мне представляется, что «Социально-ответственная среда» могла бы стать темой следующего года для «АВ» и, больше того, девизом фестиваля «Зодчество 2009». А то, что его аббревиатура на родном языке созвучна всемирно принятому сигналу бедствия (СОС), только лишний раз подтверждает актуальность проблемы. ройдет год, и в 2010-м, спустя двадцать лет после первой, было бы интересно устроить вторую выставку «Россия/США» с тем же девизом. И хотя в межгосударственных отношениях двух стран есть немало острых противоречий, в профессиональном общении все эти годы ничем не омрачены. Такая совместная экспозиция дала бы возможность обменяться опытом решения социальных проблем градостроительства, а в чем-то послужила бы полезным уроком проявления внимания к человеку.
Я глубоко убежден в том, что все ступени социального прогресса лежат на пути от культа личности к культу каждой личности.