Архитектура

Кто виноват и что делать.

Постоянная досада на отсутствие должного внимания к достижениям отечественной архитектуры со стороны зарубежной профессиональной прессы. Тот факт, что практически все победы международных конкурсов издавна минуют наших мастеров. То, что крайне редко достаются нам зарубежные заказы, при том, что иностранцы с незапамятных времен успешно выступают на отеческой земле. Все это составляющие врожденного комплекса, раздражающие каждого уважающего себя российского зодчего. Недостает нам зарубежного почтения.
Я и сам испытываю нечто подобное, иначе чем обьяснить стремление поднять на международный пьедестал советские работы, что проявилось в моей публикации в «АВ» № 6 – 07, где, честно признаюсь, ровно 50 % предложений оказались несостоятельными. Теперь я думаю, что и сам Леонид Михайлович Поляков не согласился бы со мной в причислении арки 1-го шлюза Волго-Донского канала к мировым достижениям, сам отдал бы предпочтение парижской версии арочного сооружения, вполне бы удовлетворился национальным рангом своего успеха. А меня бы упрекнул в излишнем патриотическом усердии. С другим моим кандидатом в шедевры произошло нечто более любопытное.
Я получил по интернету от одного из своих читателей (больше не от кого) коллекцию изображений под названием «50 самых странных построек мира». И там, в числе прочих, обнаружил французский гелиоцентр, точно соответствующий хваленому мной советскому. С помощью Дмитрия Фесенко я связался с одним из авторов, который, честно сказав, что французы опередили нас на пять лет, сообщил, что «Солнце» под Ташкентом отличается присутствием амфитеатра подвижных зеркал, и добавил, что новации этого проекта отмечены шестью авторскими свидетельствами. При всем том, очевидная вторичность лишает эту работу права ни мировое признание. Сим фактом я был несколько огорчен.


В.Валькотт. Гостиница «Метрополь» в Москве. 1903 г.
V. Valkott. The Metropol Hotel in Moscow. 1903.

Так или иначе, но вышеупомянутый комплекс присущ не только мне. Вот и Андрей Чернихов, рассказывая тому же Д.Фесенко о последнем конкурсе «Вызов времени» (АВ, № 6 – 08), жалуется: «К большому сожалению, современная русская архитектура практически безвестна. Все знают русский авангард, узкому кругу специалистов знакома сталинская архитектура, советские 60-е и русские бумажники 80-х – на этом заканчивается познание о русской архитектуре». А, на мой взгляд, оно еще по-настоящему не начиналось. И виной тому мы сами. И больше никто. И вообще, как можно говорить об известности российской архитектуры, к примеру, в США, если здесь число больших и малых книг об одном только Райте на два, а может, и на три порядка превышает все, что издано на английском об отечественном зодчестве всего ХХ столетия, включая капитальные труды С.Хан-Магомедова.
А как оно могло быть иначе? Страна была закрыта на долгие годы. Ее со всех сторон окружали враждебные силы. «Низкопоклонство перед Западом» считалось смертельным грехом. Борьба с «космополитизмом» велась не на шутку. И в спортивных комментариях по радио иноплеменное слово матч было заменено на исконно русское состязание. Звучало оно в следующем контексте – репортаж о футбольном состязании со стадиона «Дина мо» — остальным четырем словам так и не нашлось отечественного синонима. Все это так, но дело не только в этом.
Ведь вслед за становлением каждого нового этапа отечественной архитектуры прошлого века следовало низвержение предыдущего, беспощадная компрометация – проектов, построек и мастеров, не оставляющая камня на камне от накопленного наследия. Наш славный авангард начисто отверг наследие модерна, квалифицировал его как выражение упадка и деградации. И даже в годы моей учебы в МАрхИ, во второй половине 40-х, фолианты Барановского считались исчадием дурного вкуса. Заглядывать в них значило заниматься постыдным делом. И тогда никто не помышлял о том, чтобы рассказать миру об оригинальных постройках русской версии стиля ар нуво.
С середины 30-х и до середины 50-х решительно перечеркивалось созданное в двадцатые. Какими только уничижительными эпитетами не награждались лучшие создания тех лет. Больше того, в сферу творческих разногласий «Общество пролетарских архитекторов» внесло терминологию политического противостояния. «Только в борьбе с чуждыми системами и установками и примиренчеством с ними, в борьбе с правой опасностью и левым загибом сложится и окрепнет пролетарский стиль в архитектуре». Эта цитата из публикаций 1929 года. А вот фрагменты стенограммы актива московских архитекторов, целых четыре дня (12, 15, 17, 19 марта 1948 г.) обсуждавшего постановление ЦК ВКП (б) об опере Мурадели «Великая дружба».
«Вспоминая годы разгула оголтелого конструктивизма и формализма, принесших стране, нашему народу много горя и разочарований, вспоминая целый ряд руководящих имен бывших идеологов так называемой интернациональной архитектуры и выдававших себя и свою стряпню за самое передовое и революционное, приходится с глубоким вздохом констатировать, что большинство из них до сих пор занимают руководящее положение» (Г.А.Захаров).
«Для направлений, возглавляемых Весниными, М.Я.Гинзбургом, К.С.Мельниковым, Н.А.Ладовским и др., было характерно отрицание основ классической архитектуры, нигилистическое отношение к архитектуре прошлого, псевдоноваторство, погоня за ложной оригинальностью» (А.Г.Мордвинов).
И если о нашем авангарде кое-кому кое-что известно на Западе, то главным образом потому, что сами авангардисты в свое время успели об этом позаботиться. Наши мастера бывали тогда за рубежом, вели переписку с европейскими коллегами, Корбюзье трижды бывал в Москве и т.д. Но Андрей очень ошибается, полагая, что и теперь «все знают русский авангард». Пару лет назад в Нью-Йорке, при посещении School of Architecture Pratt Institute русскоязычный студент IV курса на вопрос, говорят ли ему что-либо имена Мельникова и Леонидова, ответил отрицательно. Полагаю, что он на дух не ведает не только об Андрее, но даже и о Якове Чернихове, хотя внук многое сделал для того, чтобы прославить своего замечательного деда. Я полагаю, что американские сокурсники того русского юноши пребывают в том же неведении. Сегодня у них иная ориентация. И я повторюсь, но всю эту безвестность мы обеспечили себе сами, на двадцать лет отвернувшись от собственной профессиональной истории, умалчивая ее достижения.
А когда в 1947-м Давид Аркин, Николай Былинкин и Андрей Бунин, руководствуясь самыми лучшими намерениями, опубликовали статью о советской архитектуре в английском журнале «Architectural Review», обвиненные в антипатриотическом поступке авторы предстали перед «судом чести» Союза Советских архитекторов. Были тогда такие судилища.
Наступил 55-й год, и новое партийное постановление перечеркнуло наследие очередного двадцатилетнего периода. Там было сказано, что «увлекаясь показной стороной дела, архитекторы занимаются главным образом украшением фасадов зданий, не работают над улучшением планировки и оборудования жилых домов и квартир, пренебрегают необходимостью создания удобств для населения, требованиями экономики и нормальной эксплуатации зданий» и т.д. И вновь последовал разгром, сопровождаемый неистовыми усердиями профессиональной критики и самокритики.
Возможно, кто-либо и меня упрекнет участием в подобных выступлениях, но я могу предъявить текст, свидетельствующий об иной позиции. Сорок один год тому назад во второй новомировской статье содержался мой очерк советской архитектурной истории. Там упоминался рассказ Жолтовского о его встрече и беседе с Лениным и о том, как, провожая гостя, вождь сказал ему на прощанье: «Только не мещанство!» И, мало того, еще дважды повторил эту фразу, которая, как свидетельствует зодчий, догнала его, когда он был «уже на другом конце коридора». Однако Иван Владиславович ничего не сказал о собственных суждениях, которыми он поделился с Лениным. Они вполне могли послужить причиной, вызвавшей вышеупомянутое предупреждение. В той статье примером архитектурного мещанства я назвал трехэтажный дом для шести генералов, построенный в палладианском духе в 47-м по чертежам «Военпроекта», где помимо прочей красоты присутствуют двое ворот, при том, что каждые украшены парой изваяний могучих львов, и, стало быть, на ответственного съемщика приходится по две трети царя зверей.
А дальше было написано следующее: «Я никак не могу согласиться с теми, кто попросту вычеркивает это время из истории советской архитектуры, с теми, кто не видит ничего позитивного в огромном опыте, приобретенном за эти годы. И не только потому, что нельзя отказываться от своей истории, — все прошлое, нравится нам оно сейчас или нет, все-таки было. А прежде всего потому, что созидание всегда остается созиданием и талант остается талантом… Были в ту пору у нас первоклассные мастера архитектуры – А.Щусев, И.Жолтовский, В.Щуко, И.Фомин, Л.Руднев, Г.Гольц, Л.Поляков (Буров назван в другом контексте). В их лучших работах и сейчас нельзя не отметить печати истинного таланта и высокого профессионализма». Таким образом, самобичующего криминала я за собой не обнаруживаю. Однако я не припомню, чтобы успехи сталинской архитектуры широко пропагандировались в годы хрущевской «архитектурной перестройки». А вслед за тем – уже безо всякой партийной установки — объектом ожесточенной критики стали постройки последующего тридцатилетия.
Мне уже случалось на страницах «АВ» (№ 5 – 05) цитировать высокомерные, уничижительные суждения о мастерах советского модернизма, которые я здесь повторять не стану. Но ведь есть и новые примеры. Издание, посвященное победителям конкурсов на премию «Золотое сечение», содержит в себе следующее утверждение Евгения Асса: «… существовали государственные премии, присуждение которых носило конъюнктурный характер, не имеющий никакого отношения к профессии». Зачем, утверждая достоинство одной премии, унижать другую? Так удалось одной фразой приложить всех советских лауреатов. При всем моем искреннем расположении к автору — простить ему такое я не могу. Конечно, случались конъюнктурные решения комитета по премиям. Такое бывало всегда и будет впредь. Я знаю работы и авторов, получавших Ленинские и Государственные премии посредством волевых усилий советских руководителей самого высшего ранга, прямого давления на голосующих за то членов комитета по премиям. Но разве это бросает тень на лауреатство Ахмедова, Покровского, Чеканаускаса, Торосяна, Милецкого, Карпа или Артмяе и многих других уважаемых мастеров, честно заслуживших эту награду. Госпремии имели прямое отношение к профессии еще и потому, что представлял эти работы наш Союз архитекторов, предварительно широко обсуждая их в открытых дискуссиях и в прессе. Отец Евгения – известный архитектор, и его мама тоже была причастна к делам нашего цеха. Я был с ними в добрых отношениях. Не сомневаюсь, что если бы по данному поводу я пожаловался им на сына, они были бы на моей стороне.
А вот еще одно, еще более обобщающее утверждение: «… модернизм архитектурой не является вообще! Это дизайн, коробка для вещей общества потребления…» (Михаил Филиппов). Точка. Прямо-таки наотмашь по инакомыслию. Кому жаловаться? Тут уже, конечно, не до советских модернистов. Вопрос в том, как нам быть с Корбюзье, с Мисом, с Каном и другими классиками ХХ столетия? Михаил, честное слово, я с интересом отношусь к вашему творчеству и желаю вам всяческих успехов, но давайте представим себе, что все согласятся с вами и коллеги – Григорян, Скуратов, Плоткин, Киселев — все примут вышеприведенное утверждение за истину, во всем последуют вашим установкам. И тогда вся Москва застроится римскими, помпейскими, флорентийскими, венецианскими и т.д. домами. Тогда, поверьте мне, не только город, но и жизнь станет много скучнее. Известное утверждение Гегеля, перефразированное применительно к искусству, звучит так: «Если все художники руководствуются единым творческим методом, значит они не художники». Что же касается существа вашей эскапады, то вопрос о том, чьи идеалы в большей мере адресуются потреблению, а чьи — социальным целям, спорный, и победа вам в этом споре не гарантирована.
Как бы то ни было, все вышеизложенное свидетельствует о том, что практически в течение всего прошедшего века и вплоть до нынешних дней российская архитектура занимается самоотрицанием, усердным и настойчивым самоедством.
И только «бумажники», ярко обозначившиеся «на заре туманной юности», вошедшие теперь в круг национальной элиты профессии, некоторым образом ощущая тот же комплекс периферийности в мировом раскладе, остаются пока вне критики и, быть может, минуют ее по милости следующего поколения.


В.Щуко, В.Гельфрейх. Театр в Ростове-на-Дону. 1935 г.
V. Shuko, V. Gelfreikh. Theater in Rostov-on the Don. 1935.

Однажды в моем присутствии (дело было в салоне троллейбуса) незнакомая дама сказала своей подруге: «Если бы десятую часть той энергии, которую я приложила к тому, чтобы разрушить свою семью, я направила на то, чтобы ее укрепить – быть бы мне счастливой женой и матерью». И мы были бы много счастливее, когда бы ценили и постоянно пестовали лучшее в своем архитектурном наследии, и тогда бы Запад знал о нем много больше. Говорил же Пушкин – наше все: «…дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего, пресмыкаясь пред одним настоящим».
Но вот наступил XXI век, широко открылся мир и уже ничто не мешает нам преподнести человечеству свои творческие достижения. Но только это надо уметь делать. Должно быть, архитектуру тоже надо «раскручивать» хотя бы так, как это было сделано с Димой Биланом на подмостках «Евровидения». Однако не получается. К тому же, дело это в нашем случае много сложнее.
И пусть простят меня кураторы последней венецианской биеннале, но ведь и там наше выступление, хоть оно и было украшено присутствием блестящих иностранных имен, оказалось провальным. Свалка разномасштабных макетов скомпрометировала даже проекты западных звезд. Пожалуй, что это единственный турнир в истории шахмат, где мат был сделан всем участникам обеих команд. Как они соседствуют на красно-белой доске — Римский дом и дом на Мосфильмовской, и как тупо стоит в центре башня великого Фостера. Не получилось. И как же нелепо выглядят подмакетники на тележках!
Конечно, этого нет в памяти устроителей, но мои сверстники помнят несчастных инвалидов Отечественной, лишившихся обеих ног и передвигавшихся по улицам послевоенной Москвы на подобных каталках, приводя их в движение толчками двух рук, оснащенных специальными упорами. А потом этих инвалидов вдруг не стало — ни одного. Где-то наверху было принято решение очистить столицу от этих людей, и их всех свезли на остров Валаам. О том есть рассказ Юрия Нагибина. Но это, разумеется, отвлечение. А если вернуться к нашей теме, то надо еще раз сказать, что вопрос о том, как завоевать интерес Запада к российской архитектуре, далеко не прост.
Если мы перестанем бороться с прошлым, это пойдет нам на пользу. Если приведем в должный вид памятники советской эпохи, как это сделано с поляковской высотной гостиницей на Каланчевке, оно тоже послужит на благо. Если спустя три года после обещания Юрия Лужкова, которое он дал на встрече с участниками международной конференции “Heritage at risk” (за это время был сделан и одобрен проект башни «Россия», начато и закрыто ее строительство), он все же займется домом Гинзбурга, это тоже заметно прибавит число почитателей нашему конструктивизму. Однако всего этого мало. Поразмыслив над этой проблемой, я пришел к выводу, который поначалу для меня самого был неожиданным.
Этим делом надо заниматься здесь, на самом Западе и, в частности, тут, в США. Я представляю себе организацию, занятую «раскруткой» или, по здешнему определению, publicity российской архитектуры с аббревиатурой ACRA – AMERICAN CENTER of RUSSIAN ARCHITECTURE, целью и задачей которого является популяризация российской архитектуры, ее истории и современного состояния, ознакомление с творчеством мастеров российского зодчества, привлечение их на американский строительный рынок, содействие творческому содружеству мастеров двух стран, иначе говоря, глобализации профессиональной деятельности архитекторов России. И тому могут способствовать различные средства.
Организация выставок, лекций и презентаций мастеров архитектуры, содействие участию архитекторов России в конкурсах на проектирование объектов в США и в получении заказов на проектные работы в этой стране, устройство выставок-продаж графических и живописных работ наших зодчих, распространение российской профессиональной литературы и периодических изданий. Центр может участвовать в программах обмена студентами и аспирантами России и США, организовывать стажировку молодых архитекторов в ателье американских мастеров, заниматься развитием профессионального туризма для архитекторов и студентов архитектурных школ и т.д. Быть чем-то вроде архитектурного посольства РФ.
Деятельность ACRA мыслится в сотрудничестве с МААМ и РААСН, Союзом архитекторов России, Музеем архитектуры им. Щусева, Московским архитектурным институтом и другими архитектурными школами России, а также с ее проектными структурами. Со стороны США необходимо сотрудничество с Американским Институтом Архитекторов (AIA), с другими профессиональными организациями.
Имеется в виду, что ACRA должен располагаться в Нью-Йорке, иметь свой офис, а также помещение для выставок и собраний и, помимо означенного выше, будет заниматься издательской деятельностью, выпускать бюллетень, а впоследствии и собственный журнал, информирующий о планах работы Центра, содержании предстоящих и проведенных мероприятий, учредит свою премию, присуждаемую российским мастерам по различным номинациям – проекты, предназначенные для реализации в США, лучшие постройки на территории этой страны и т.д.
Предполагается, что вся деятельность организации ведется на коммерческой основе. По определенным расценкам предоставляется зкспозиционная площадь, удерживается установленный процент с продаж графических и живописных работ, книг и периодических изданий. На такой же основе проводятся презентации мастеров, взимаются комиссионные при предоставлении заказов на проектные работы, определяемые договорными соглашениями и т.д.
Возможно, что все эти предложения не возникли, если бы я не имел в виду конкретное лицо, способное стать Президентом Американского Центра Российской Архитектуры. Речь идет о профессоре МААМ Владимире Белоголовском, с которым мы обсуждали вышеобозначенную идею.
Окончив среднюю школу в СССР и получив профессиональное образование в США, он в равной степени концентрирует в себе обе культуры и располагает способностью содействовать их успешному взаимодействию. Российские коллеги знакомы с его многочисленными публикациями в отечественной периодике и русскоязычном интернете. Вместе с тем Владимир имеет широкие контакты со множеством выдающихся зарубежных архитекторов, с которыми он провел около пятидесяти содержательных интервью. Думаю, что, возглавив ACRA, он проявит себя и как организатор и как творческая личность в просветительской и пропагандистской работе, в проектной и издательской деятельности, воспримет это положение как свою профессиональную миссию.


Л.Руднев, В.Мунц. Дом правительства в Баку. 1952 г.
L. Rudnev, V. Munts. The Government House in Baku. 1952.

Я полагаю, что в случае успеха по примеру ACRA могли бы быть созданы подобные организации и в других регионах мира.
Конечно, я отдаю себе отчет в том, что нынешняя кризисная ситуация никак не благоприятствует созданию каких-либо новых структур. Однако такое дело требует большой подготовительной работы. И если сбудутся оптимистические прогнозы, ACRA может быть учреждена в 2010 году. Можно предположить, что к тому времени взаимоотношения российского руководства и новой американской администрации станут по-настоящему партнерскими, и это может способствовать государственной поддержке данной формы творческого содружества зодчих России и Америки.
Здесь высказаны только самые общие положения. Но подобно тому, как предложенный мной в 93-м фестиваль «Зодчество» со временем обрел свой нынешний статус, сделался международным и, надеюсь, переживет экономические трудности, так и идея ACRA, получив детальное осмысление, наполнится творческим содержанием и внесет свой вклад в будущее отечественной архитектуры.
У меня легкая рука. Я верю в этот проект.

Февраль 09

Отправить ответ

avatar
  Подписаться  
Уведомление о