МИЭТу – 40.

Вид на входную площадь с кровли главного корпуса.
МИЭТ – из нашего сегодня
После декабрьского 1954 г. Всесоюзного совещания строителей и последовавшего за ним правительственного постановления «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве» с середины 1950-х гг. развернулись напряженные поиски нового архитектурного идеала, созвучного наступающей эпохе НТП. Его кристаллизации способствовала ширящаяся практика проведения архитектурных конкурсов на здания кинотеатров, гостиниц, школ и, разумеется, Дворца Советов, который теперь «переехал» на Воробьевы горы. Понадобилось порядка пяти лет на то, чтобы сформировалась обойма архетипов, которые фактически определят развитие советской архитектуры последующих десятилетий.
Можно назвать как минимум три таких архетипа, сформировавшихся уже к концу 1950-х гг. и задавших профессиональную рамку позднесоветской эпохи. Прежде всего, это Дворец съездов в Кремле с его неоклассической сахарной пилонадой и универсальным пространством фойе (архит. М.Посохин, А.Мндоянц, Е.Стамо, П.Штеллер и др., 1961 г.), выросший из целой обоймы «однокоренных» конкурсных проектов Дворца Советов на Воробьевых горах. Многочисленные райкомовские здания по городам и весям Советского Союза оказываются интерпретациями разной степени умелости высочайше утвержденного образца.
Другим архетипом оказывается советский павильон в Монреале (архит. М.Посохин, А.Мндоянц, Б.Тхор и др., 1967 г.) и кинотеатр «Россия» на Пушкинской площади в Москве (архит. Ю.Шевердяев, Д.Солопов и др., 1961 г.): мощно, с места, взлетающий объем вбирает огромный зал – выставочный в первом случае, кинозал – во втором. Прототипом здесь является проект Л.Павлова, а последователи-эпигоны присутствуют едва ли не в любом крупном российском городе.
В этом же ряду – и вышеупомянутый Дворец пионеров (архит. В.Егерев, В.Кубасов, Ф.Новиков, Б.Палуй, И.Покровский, М.Хажакян, инж. Ю.Ионов, 1962 г.), представляющий собой сложносочиненную многообъемную композицию, интегрированную в природное окружение. В отличие от пары предыдущих архетипов в данном случае ближайшие предшественники не прослеживаются – генетические связи носят более опосредованный – конструктивистский и функционалистский – характер. Да и воспреемников негусто: комплекс МИЭТа — один из них.
Глядя на институтский комплекс из нашего сегодня, его вполне можно соотнести с устоявшейся типологией кампуса. В отличие от среднестатистического американского кампуса, как правило, дисперсно рассредоточенного в ландшафте, МИЭТ представляет собой плотно сбитую, компактную кластерную структуру с ярко выраженным центральным ядром, связанным рукавами-переходами с учебными, спортивно-оздоровительным и культурно-рекреационным блоками. Предпосылки такой собранной воедино, сгруппированной, с одной стороны, и иерархически выстроенной структуры, с другой, очевидны: природно-климатический фактор – зимой из корпуса в корпус особенно не побегаешь, и русская ментальность, отказывающая миру в существовании вне организующего – «блюстительного» — начала. Архитектурно многосоставный комплекс объединяет тема мощной краснокирпичной стены, прорезанной вертикальными витражами-простенками. Стоящий в институтском музее, выгороженном внутри библиотеки, макет генплана живо напоминает электронную плату – впрочем, это уже более поздняя ассоциация, авторы об этом не задумывались.
Сердцем комплекса является главный корпус, выполняющий и общественно-представительскую, и распределительную, и учебно-образовательную функции. В центре его расположена роскошная библиотека, освещенная ровно заливающим все пространство верхним светом. Ряды зенитных фонарей (недавно они получили вынужденно санкционированные навершия) просматриваются снаружи, при подходе к комплексу. Брутальный кессонированный потолок имеет мощный скульптурный акцент в виде перевернутой пирамиды, отмечающей геометрический центр кубика библиотеки и помимо всего прочего исполняющей светоотражающую функцию. Свет попадает и в ниже расположенное книгохранилище, связанное с читальным залом деревянной лестницей (оказывается, в советское время в особых случаях можно было обойти и пожарников).
Вокруг этого «дома в доме» предусмотрена широкая рекреация-галерея – средоточие социальной активности института, также освещенная верхним светом, но уже сквозь узкую – не более 1,5 м – щель с наклонным остеклением. Она смещена с центральной оси, ближе к объему библиотеки, световой поток прямой наводкой направлен на опоясывающее его белоснежное панно-барельеф «Становление человека разумного» Э.Неизвестного. Из истории архитектуры известно, что начиная с доантичных времен световая щель служит средством драматизации пространства. Так вот, здесь этот прием задействован удивительно естественным образом – и функционально, и сценически-артистично.

Генплан центра Зеленограда
По правую руку от главного входа вы можете подняться по пандусу, по левую – по парадной лестнице. И этот корбюзианский выбор дополнительно расцвечивает и без того богатое, насыщенное, поливалентное пространство. Из обходной галереи студенты попадают в лекционные залы – просторные и светлые, с идеальной, благодаря уклону пола, визуальной доступностью.
Переходы в соседние корпуса устроены в углах каре главного здания. По освещенному естественным светом коридору вы направляетесь в один из учебных блоков с его аудиториями, открытыми во внутренний дворик. Пара из них отмечена абстрактно-геометрическими скульптурами, оммажами А.Певзнеру и Д.Смиту, принадлежащими В.Тюлину и С.Чехову, авторам знаменитых часов при входе в комплекс. Парковая мебель – бетонные скамейки с тумбами – выполнены по чертежам архитекторов, авторов комплекса. Как вспоминает Ф.Новиков, и эта их инициатива была поддержана.
Как это изначально и предполагалось, блок социально-культурного назначения работает в том числе и на город. Фокусом его является актовый зал на 700 мест, сделанный на одном приеме: забранные деревянными (точнее – шпонированными по ДСП) панелями стены и брутальный, с мощными продольными балками, открытыми в интерьер, потолок. По отзывам, акустика зала близка к идеальной, хотя специалисты по стройфизике не привлекались.
Особая статья – вкусные архитектурные детали, которые встречаются на разных масштабных уровнях – от экстерьера до внутренней столярки. Прежде всего это облицовочный кирпич, который благодаря бронебойности тогдашнего министра электронной промышленности А.Шокина по бартеру доставлялся из Латвии. Кирпич, даже качественный — это просто материал, но благодаря «пустошовке» в МИЭТе он поднимается до статуса «сквозной» архитектурной детали. Потом титанические экспонируемые вовне «шагающие» рамные конструкции спортзала, к которым подвешены Т-плиты покрытия. А какие межэтажные лестницы в учебных корпусах: каждая ступень – это консольный выпуск, защемленный в железобетонном косоуре и малость не доведенный до стены! Наконец, двери в аудитории в тех же учебных блоках с их Г-образным остеклением, явно выполненные по авторским эскизам.

Комплекс МИЭТ. Разрез. Генплан, совмещенный с планом 1-го этажа
Так не всегда бывает, но сданный в декабре 1971 г. комплекс МИЭТа сразу получил заслуженное признание профессиональной общественности, уже в марте следующего года став победителем Третьего Всесоюзного смотра-конкурса на лучшую постройку. В том же году молодым режиссером И.Фрезом был снят документальный фильм, посвященный архитектуре МИЭТа, который завоевал первую премию на состоявшемся в сентябре 1972 г. в Болгарии IX Конгрессе Международного Союза архитекторов.
Возвращаясь к сегодняшнему дню: несмотря на внешнюю кислотную среду — отсутствие территориальных ресурсов и дефицит финансирования (достаточно сказать, что на протяжении десяти лет захватками меняли витражи во всем комплексе), МИЭТ развивается. За последние пару десятилетий появились три новых факультета – правда, не очень людных – типа дизайнерского с двумя группами на потоке. Все – на выкраиваемом внутреннем резерве.

МИЭТ как отправная точка градозащитной стратегии
Давно замечено, что ученые естественнонаучного и технического профиля – в отличие от многих гуманитариев (об архитекторах – уже не говорю) – уважительно относятся к труду коллег из смежных и не вполне смежных областей. Сами, будучи специалистами, они ценят и чужой профессионализм. Очевидно, отсюда берет начало тот, я бы сказал, беспрецедентный пиетет к комплексу и к его авторам, свидетелем чего мне довелось быть.
Состояние МИЭТа определенно лучше того же Дворца пионеров, который, правда, на без малого десять лет старше. Пожалуй, единственная большая претензия, помимо «подправленных» зенитных фонарей – это модненький дизайн вестибюля актового зала с его зеркалами биоморфных очертаний с цветастыми мозаичными включениями и вторящими им вырезанными «прогалами» на родном акмиграновском потолке. Современные источники сообщают, что дизайнерское решение вестибюля согласовано с авторами, однако Ф.Новиков отрицает факт и саму возможность такого согласования. В принципе восстановить статус-кво можно в два счета, без особых сверхусилий.
Еще одна отсебятина – самопальный тамбур при выходе в один из внутренних двориков. Также демонтируется на раз.
Из остальных эксплуатационных искажений – внутренняя прозрачная стена бассейна с ее зрелищными эффектами заменена на глухую, в главном фойе-рекреации по стенам и на нескольких опорах присутствует наглядная агитация, деконструирующая ясную тектонику сооружения, покраска стен при входе в спортзал в цветовом отношении не поддается определению. Вот вроде и все – согласитесь, не так уж много для огромного комплекса. А главное – легко поддающееся обратной корректировке.

Галерея главного корпуса с панно-барельефом Э.Неизвестного.
На встрече с руководством МИЭТа зашел разговор о возможной постановке комплекса на охрану – только что ему исполнились искомые 40 лет. Надо сказать, естественные опасения собственника относительно сковываемой «свободы рук» и вероятных дополнительных издержек не превалировали. От отдельного памятника логика обсуждения привела к их совокупности – разумно было бы помимо МИЭТа внести в охранный список Научный центр микроэлектроники и Дом-флейту. Это как минимум – а быть может, и центральный ансамбль Зеленограда в целом. С последующим поэтапным – по истечении 40 лет – присвоением охранного статуса отдельным объектам.
Такое интегральное видение исторически сложившегося центра города как памятника градостроительного искусства могло бы стать прецедентом для других новых городов, построенных в позднесоветское время. Вот только термина такого – «памятник градостроительного искусства» – к сожалению, сегодня нет в профессиональном словаре. А недавно появившееся «достопримечательное место» все чаще порождает эффекты, диаметрально противоположные первоначально предполагавшимся…