Без рубрики

МОСКВА КАК МОНОГОРОД – ВОЗМОЖНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Обычно моногородами называют города индустриальной эпохи, которые имеют монопрофильную градообразующую базу – одно или несколько связанных в производственно-технологические цепочки предприятий. В России возникших в советский период моногородов — по разным оценкам, от 300 до 400. Классический пример западного моногорода – Детройт, российских – Набережные Челны, Норильск, Нижний Тагил, а также небезызвестные Пикалево и Кондопога. Помимо монопрофильности, среди особенностей моногородов – высокий уровень безработицы и низкое качество жизни, относительная гомогенность социального состава, хроническое убывание демографических ресурсов, дефицит социокультурной составляющей и пр. В большинстве своем судьбы моногородов незавидны – взять тот же последовательно деградирующий какое десятилетие кряду Детройт. Однако есть и счастливые исключения, по преимуществу не из отечественной практики – среди них американский Портленд и французский Рошфор. Принятые в нашей стране в последнее десятилетие программы поддержки и содействия переселению жителей моногородов пока по большей части пробуксовывают.

Насколько применимо понятие монопрофильности по отношению к российской столице? Москва замыкает на себе порядка 80% всех финансовых потоков страны, значительную долю которых составляет природная рента — экспортные доходы от торговли углеводородами. Она является мощным внешнеторговым хабом по перекачке товаров снаружи внутрь и изнутри вовне. Следствием чего, например, является гиперконцентрация авиасообщений по сравнению с советским временем. Также Москва сосредоточивает в себе множество сервисов, безмерно расплодившихся на нефтяных и газовых деньгах. По сравнению с другими мировыми столицами, в том числе такими глобальными финансовыми центрами, как Лондон, Нью-Йорк или Франкфурт, Москву отличают бросающиеся в глаза перекосы, связанные с ее раздутой финансово-торговой специализацией. Промышленность, наука, образование, культура и прочие общезначимые сектора городской активности определенно носят вторичный, если не сказать – остаточный характер. Так что в качестве метафоры понятие «моногород» по отношению к российской столице представляется вполне уместным.


Над этим паразитарным финансово-экономическим образованием надстраивается совокупность обслуживающих контуров, среди которых особое место занимает сфера недвижимости и – соответственно — архитектурно-строительная практика. На наших глазах происходит разрушение этих потребительских инфраструктур, сегмента т.н. новой экономики как производной от рассыпавшегося в прах топливно-сырьевого просперити. Новая экономическая модель, которая будет сформирована в самое ближайшее время — иначе не исключен макроэкономический и социально-политический коллапс, кардинальным образом переопределит функции и роль архитектуры и градостроительства в хозяйственном комплексе страны. Ее вынужденный военно-мобилизационный характер станет основанием перезагрузки профессиональных приоритетов – расселенческих, урбанистических, типологических и пр. Проектное государство развития востребует архитектора в качестве полноправного субъекта стратегического действия, ответственного за конструирование образа будущего – в отличие от его амплуа сервисной прокладки по дополнительной капитализации не выведенных на Запад активов, как это имеет место в настоящее время. Сменится вся типологическая линейка – строительство офисов и ТРК уйдет в тень; пойдут в рост индустриальные и технопарки, наконец-то реанимируется пром; остается под вопросом, насколько серьезно снизятся объемы жилищного строительства – наверняка в отсутствие посильного кредита расширятся инструменты долевого участия и еще на ступеньку-две упадет его социальная адресность; такая важная штука, как велосипедизация всей страны, уступит место рутинной реконструкции и ремонту инженерных сетей, сферы ЖКХ, а также объектов ГО и ЧС; вследствие решительного сокращения бюджета в страдательной позиции могут оказаться монарше обласканное паркостроительство, а также ширящаяся практика реставрации и охраны объектов культурного наследия; не исключено, что и весьма капиталоемкому транспортному строительству – а Москва концентрирует до 70% (!) финансовых и материальных ресурсов от общего объема строительства транспортных объектов по стране — придется сбавить обороты, и др.
Этому фазовому переходу соответствует межеумочный период, содержанием которого является торможение и, вполне вероятно, схлопывание сложившейся ущербной компрадорской социально-экономической системы. Это в полной мере затронет и Москву с ее сверхсосредоточением офисного планктона-креаклиата в лице брокеров, трейдеров и прочих менеджеров по продажам, а также обслуживающего социального слоя.

Гастарбайтеры, которые, по разным оценкам, составляют от 15 до 30% населения столицы, в большей своей части вернутся – и уже возвращаются в ответ на девальвацию рубля – на историческую родину. Главное, чтобы их до того предусмотрительно не использовали в качестве расходного материала для местного майдана. В Москве работает значительный процент иногородних — потеряв работу, многие из них также будут вынуждены вернуться домой. В результате кризиса и какая-то часть москвичей разъедется кто куда – кстати, кто-то превентивно уже отбыл в западном направлении, другие готовят запасные аэродромы в сельских поселениях и малых городах в соседних с Московским регионом областях – и это уже не дауншифтеры. В случае реализации наиболее пессимистических, а вернее — алармистских сценариев, часть народа может переселиться на кладбища. Не будем углубляться в эту тему – заметим только, что в соответствии с ООНовскими показателями продовольственная безопасность страны определяется объемом импорта, доля которого не должна превышать 20-25%, в нынешней России этот параметр превышен вдвое, а Москва и Санкт-Петербург оказываются зависимыми от импортных продуктов питания на 80% (!).

Сколько же жителей останется в Москве в результате всех этих вынужденных миграционных пертурбаций и утрат? Четыре пятых, две трети, половина? Все зависит от глубины надвигающегося кризиса и оперативности реакции руководства города и региона, а также страны в целом на возникающие исторические вызовы. В качестве одного из адекватных геостратегических ответов вырисовывается решительная смена тренда — с ползучей концентрации демографических ресурсов в мегаполисах и городах-миллионниках в европейской части и вдоль Транссиба на более равномерное распределение населения по территории страны, перенос вектора развития с запада на восток и из центра на периферию, в малые и средние города и сельские поселения. Как говорится, решение проблем столицы лежит за ее пределами. Другой возможный перспективный ответ – импортозамещение, а значит — реиндустриализация, или решоринг, возвращение промышленности, в том числе, в мегаполисы и крупные города – но уже в новой, высокотехнологичной редакции с упором на производство малых серийных партий.

Так или иначе, стратегия пространственного развития столицы как составляющая – или производная — концепции расселения РФ должна быть кардинально пересмотрена. Речь идет не только о дезавуировании программы Новой Москвы, но и о ревизии и переориентации модели развития Москвы и Московского региона в целом. Основной вектор – от постиндустриализма к неоиндустриализму, от неоколониализма к инфраколониализму, от глобальных городов к сложным городам, если воспользоваться определением С.Переслегина. Так что строящиеся в год в Москве более 8 млн м2 недвижимости, из них – свыше 3 млн м2 жилья, плюс еще 8 с лишним млн м2 в Подмосковье, о которых мы сегодня слышим из каждого утюга, рискуют оказаться социально безадресными, выпадающими из нарождающейся социально-экономической конфигурации – по примеру растущих как грибы инвестиционных городов в Китае.

К сожалению, в России все серьезные макроисторические трансформации происходят с неизменным опозданием, известной задержкой, что приводит к множеству побочных негативных эффектов. Неясно, с какой стати будет иначе на этот раз…

Отправить ответ

avatar
  Подписаться  
Уведомление о