
Реиндустриализация потребует смены базовых моделей — от расселения до образования
В сети появилась замечательная статья Татьяны Воеводиной «Главная беда нашей индустриализации. Попытка прямого взгляда на вещи». Ее открывают слова А.Смита: «Страна без развитой обрабатывающей промышленности не может выиграть войну у страны, такой промышленностью обладающей».
В глазах автора перспектива реиндустриализации связана с важнейшим вопросом: кто будет работать в новой промышленности? Она исходит из того, что сейчас на фабриках и заводах требуется гораздо меньше рабочих, чем 100 или 50 лет назад, но совершенно безлюдных производств нет и не предвидится.
Т.Воеводина на историческом материале показывает, что во всех индустриализациях — в Англии, в России, в Италии, в Китае, в Индии — источником рабочей силы было крестьянство.
«Жизнь на селе была столь тяжёлой, что работа в промышленности оказывалась улучшением положения труженика, социальным ростом». Однако в настоящее время этот источник сошел на нет.
Если говорить о ресурсе городском, то «нынешнему молодому человеку она (работа на заводе — Д.Ф.) почти невыносима. Ведь сегодняшняя ходовая жизненная философия культивирует лёгкость, непринуждённость, безответственность, жизнь без усилия, по приколу и по фану».
Автор обращается к опыту последних советских десятилетий, когда «формировался идеал работы: сидеть в конторе и ни за что не отвечать». Она полагает, что «перелом в отношении к заводской работе произошёл в 60-е годы. В 50-е работа на заводе ещё была нормальным и желанным жизненным путём… В профессии инженера (имеются в виду 1970-е гг. и позже — Д.Ф.) был привкус чего-то устарелого, банального, чересчур советского что ли… При этом в официально утверждённой картине мира положение индустриального рабочего считалось превыше всех других, а в производстве было нечто сакральное».
И далее: «По правде сказать, мне даже кажется, что советскую промышленность развалили с мазохистским восторгом или, во всяком случае, с общего попущения, потому что массовым образом её не любили, не ценили, не дорожили ею — гори она синим пламенем, а мы будем элегантно сидеть в офисе и переформатировать диаграмму-круг в диаграмму-столбики для презентации в PowerPoint’e… Сейчас наблюдается такая не слишком крупная, но заметная тенденция: люди, которым нравится работать руками, идут в ремесленники. Но на фабрику они не пойдут», — уверена Т.Воеводина.
Тем не менее у автора есть ответ, откуда брать тружеников индустрии — варианты 1 и 2. К первому, связанному с завозом мигрантов, по которому пошел Запад и пока идет РФ, она относится скептически.
Остается второй, а именно — принудительное «выталкивание» здешней молодёжи в промышленность — путь более перспективный, но неизмеримо более долгий и трудный, как считает автор. «Осуществить его в условиях демократии практически невозможно: …демократия исключает какие-то мероприятия, рассчитанные на длительный срок».
Т.Воеводина исследует сталинский опыт — от введения платы за обучение в 8-10-м классах и в вузах и распространения ремесленных, фабрично-заводских и железнодорожных училищ до обеспечения хорошо успевающих стипендиями, сопоставимыми с зарплатами. «Такое положение сохранялось до 1956 г., когда началась та образовательная вакханалия, которая медленными шагами привела к тому социальному разврату, когда практически все выпускники одиннадцатилетней школы просиживают пять юных лет, упражняясь в пустопорожности и закрепляя навыки праздности».
Опираясь на исторический опыт, автор выдает жесткие рекомендации: «Сегодня вытолкнуть молодёжь в промышленность чрезвычайно трудно, потому что придётся многих обидеть и огорчить: придётся закрыть множество бессмысленных гуманитарных богаделен (по сути детсадов для взрослых), потеснить мириады преподавателей всяких там политологий и теорий предпринимательства (есть такой предмет — честное слово!)». С ее слов, о юристах с экономистами неловко вспоминать. Среди прочих мер — пропаганда рабочих профессий, распределение с момента поступления на учёбу, значимые стипендии, красивая форма и др.
Наконец, значимое место автор отводит советской практике организации всей жизни вокруг завода. «В сущности, она восходит ещё к средневековым промышленным корпорациям, где люди жили в профессиональных ремесленных слободах. В городе Гусь-Хрустальный до сих пор стоят домики из красного кирпича, которые строили владельцы предприятия Мальцевы для своих трудящихся. А в Туле даже улицы назывались по той части ружья, которую изготовляли её обитатели — Дульная, Ствольная, Курковая. Надо всячески воспитывать привязанность к малой родине, к рабочей слободке, к своему труду. Разумеется, для этого рабочая слободка должная состоять из домиков в саду, а не из многоэтажек. К бетонной клеточке на 22-м этаже сформировать привязанность гораздо сложнее, если вообще возможно».
Она ссылается на книгу «Пролетариат» В.Зомбарта: «Пролетариат не имеет отечества потому, что понятие отечества надстраивается над детскими впечатлениями от родного дома, двора, садика, к чему человек неосознанно прикипает душой с самого детства. А пролетарий живёт нынче здесь — завтра там, в каморках многоэтажных рабочих казарм (речь о Германии конца XIX в.), у него это чувство родины не формируется. Сейчас начали строить коттеджи для врачей, готовых переселиться в регионы; коттеджи через десять лет переходят в их собственность. То же надо делать и для промышленных работников. Таким образом, можно создать некую „заводскую идентичность“, сделать завод и рабочую слободку малой родиной, чем-то родным».
По факту речь идет о смене зашедшей в исторический тупик модели расселения, восходящей к концу 1950-х гг. и доведенной до педали в пол уже в 1990-2010-е гг.
Автор отдает себе отчет в том, что эти меры радикально противоречат нынешней расхожей философии, в которой воспитывается молодёжь: «больше четырёх лет на одном месте работать нельзя, надо непрестанно переезжать с места на место, да и профессия — это нечто устарелое, а надо постоянно менять род занятий и работодателя. Скорее всего, эта философия просто оправдывает те разрушительные процессы, которые идут: деиндустриализацию и превращение пролетариата в прекариат».
И — заключительный вывод — «нужно прекратить воспитывать детей и молодёжь в антииндустриальном роде. Надо перестать культивировать „фан“, а воспитывать детей в духе труда, долга, дисциплины. Это трудно, но трудно — не значит невозможно. Главное — действовать осознанно. А для этого надо ответить на главный вопрос нашей индустриализации: кто же будет работать в этой новой индустрии?».
От себя добавим: существующая власть на столь радикально переформатирующий всю социальную практику комплекс мер в расселенческой, социально-экономической, научно-образовательной сферах вряд ли пойдет. При этом, чем больше этот исторический узел будет затягиваться, тем ошеломительнее и зубодробительнее будет удар, его разрубающий — История жестоко мстит за пренебрежение к ее законам…
Автор фото: Владимир Жабриков / URA.RU