ПЯТАЯ АРХИТЕКТУРНАЯ УТОПИЯ – ДИСФУНКЦИИ ОЧЕВИДНЫ УЖЕ НА ВЗЛЕТЕ, ИЛИ СКОЛЬКО ЕЩЕ ОСТАЛОСЬ

Ритмоциклическая модель эволюции русской архитектуры X-XXI вв. 2006 г. АВ, 2012, №5, с.10

1920-е. Зодчество послереволюционного десятилетия вобрало в себя утопический пафос прогрессивного переустройства жизни. Бесспорно, высшим достижением той эпохи стало рождение феномена новой архитектуры в лице конструктивизма – эквивалента тамошнего функционализма, истоки которого прослеживаются еще в экспериментах довоенного времени. Другая отличительная черта 1920-х – демократическая адресность архитектуры с ее домами-коммунами, рабочими клубами, театрами для трудящихся и другими «социальными конденсаторами эпохи». В урбанистике новым словом становится концепция линейного города с его жестким функциональным зонированием, воплощающая идеологию заводского конвейерного производства.
Негатив оказывается обратной стороной позитива. Коминтерновская мифология сознательно раздуваемого мирового пожара яростно отрицала какую-либо укорененность в истории, архитектурной в том числе. Декларируемое всеобщее равенство, находившее отражение в соответствующих социально-пространственных формах, вступало в противоречие с человеческой природой. В градостроительстве поточные схемы планировочной организации поселений с их механистичностью и насилием над привычным жизненным распорядком выказали свою ущербность, вызвав к жизни ожесточенные урбанистические дискуссии на переломе эпох.

Модель развития постмодернистского цикла. 2006 г. АВ, 2012, №5, с.11

1930-1950-е.Триумф стратегии строительства Красной империи над проектом «мировая революция» повлек за собой кардинальные изменения в архитектурно-градостроительной сфере. Благодаря сталинской архитектурной утопии история архитектуры пополнилась новыми страницами, связанными с освоением наследия, результатом чего стало возникновение ар-деко и развитие дореволюционной неоклассики. Реконструкция и восстановление разрушенных в годы войны городов имели следствием монументализацию их облика, достижение качества ансамблевости. В градостроительстве налицо возврат к принципам регулярности, осевым композициям, иерархическим построениям, традиционной периметральной застройке. Сталинские кварталы во многих российских поселениях и сегодня остаются структурообразующей основой, формируя их лицо. Да и если взять жилой фонд едва ли не любого из наших городов — до самого последнего времени сталинские дома с их капитальностью, жилищным стандартом и уютными зелеными дворами считались наиболее престижными, занимая верхние строчки в реестрах риелторов.
Однако и на старуху бывает проруха. Потребности населения в жилье требовали решительного ускорения темпов жилищного строительства – и не только домов для номенклатуры и специалистов. Декоративное убранство стало восприниматься в качестве тормоза на пути прогресса, устремленности к массовому и индустриальному, получив по-хрущевски дуболомное клеймо излишеств. Сталинские монументализм и ансамблевость вошли в непримиримое противоречие с эгалитарными идеалами нарождающейся эпохи массового потребления, в советских условиях получившего застенчивое определение-эвфемизм — «удовлетворение растущих материальных потребностей населения».

1960-е. Утопия типового / сборного / индустриального, являвшаяся плоть от плоти эры НТР, позволила если не решить, то сделать гигантский шаг в решении проблемы обеспечения населения отдельным жильем. Модель микрорайона казалась своего рода урбанистической панацеей. Десятки и сотни новых городов, построенные при жизни одного поколения, предстают как одно из эпических достижений советской власти. К 1960-м относится и, вероятно, высший взлет отечественной урбанистической футурологии в лице экспериментальных линейных городов группы НЭР. Что касается позднесоветского модернизма, то из сегодняшнего дня он видится в качестве нашего достойного вклада в историю современной архитектуры.
В то же время тогдашние провалы и невынужденные ошибки дают о себе знать и по сей день. Искусство зодчества с подачи «высших сил» было подмято под себя строительным молохом. Типовое / сборное / индустриальное обернулось анонимностью и однообразием районов массовой застройки. Микрорайонная схема, закрепившаяся в градостроительных нормативах, превратилась в профессиональную ловушку, выход из которой едва просматривается и сегодня. За монополией ДСК прочно закрепилась репутация непотопляемых. К 1980-м гг. исход из профессии наиболее творческой части архитектурной молодежи принял массовый характер.

Синергетическая модель эволюции российской архитектуры середины XX — начала XXI вв. 2012 г. АВ, 2012, №5. с.13

1980-е и 1990-2000-е. Утопии и фантазии советских бумажников родом из 1980-х, отталкивавшихся от закоснелой профессиональной реальности позднесоветского времени, причудливым, иногда гротескным образом реализовались в практике строительства двух постсоветских десятилетий. Прежде всего, речь идет о постмодернизме с его концептом ретроразвития, средовым подходом и техникой архитектурного цитирования, который на наших глазах испытал чудесное превращение из изгоя в официально поддерживаемый мейнстрим. Среди других долгожданных перемен конца 1980-х гг. – возникновение частных проектных мастерских и появление фигуры частного заказчика, кардинальное обновление и расширение типологии строящегося и освоение новых технологий – как проектных, так и строительных. До градостроительной сферы последефолтный бум, опиравшийся на конъюнктурный приток нефтедолларов, докатился лишь к середине 2000-х гг., породив феномен «городов для миллионеров», вполне соответствовавший эпохе компрадорско-олигархического капитализма. Однако реализаций не последовало – набиравшую силу волну сбил глобальный экономический кризис, начавшийся в 2008 г.
Негативных последствий материализации архитектурной утопии 1980-х ничуть не меньше, чем позитивных. Это и транспортный коллапс в подавляющем большинстве крупных и средних городов страны, и искажение многих исторически сложившихся городских панорам, и застраивание общественных пространств и зеленых территорий, и многочисленные утраты памятников, и широкое распространение практики замены подлинников новоделами. Как видно, эти издержки имеют преимущественно урбанистическую природу. И это понятно: градостроительство как дисциплина в 1990-2000-е гг. было фактически снято с повестки дня.

Структурно-динамическая модель эволюции российской архитектуры конца ХХ – начала XXI вв. 2013 г. АВ, 2013, №3, с.11

2010-е гг. Современный утопизм в настоящее время объективируется в двух основных направлениях градостроительного развития, находящихся в отношениях взаимодополнительности. Имеются в виду реорганизация транспортной инфраструктуры и обустройство городского партера и зеленых пространств, представительствующих: первое – от стратегии, второе – от тактики городского планирования. Можно сказать, отдаются долги, накопленные в предыдущий период. Из других нарождающихся трендов — редевелопмент промышленных территорий и развитие креативных кластеров. В самое ближайшее время наблюдаемое переключение внимания с объемного проектирования на урбанистику и ландшафтную архитектуру должно закономерно привести к возрождению высших уровней территориального планирования – регионального планирования и расселения.
Возникает вопрос: можем ли мы, находясь в гуще событий, разглядеть будущие нестроения – то, что заведомо окажется в пассиве по итогам реализации набирающей обороты 5-й архитектурной утопии? Как нам представляется, ряд вероятных дисфункций – как экстра-, так и внутрипрофессиональных — вырисовывается уже сегодня – даже исторической дистанции особо не требуется. Перечислим по пунктам:

— Налицо фактическое игнорирование призыва Президента РФ к новой индустриализации, признаком чего является продолжающаяся перефункционализация производственных территорий едва ли не монопольно под коммерческое жилье и деловые центры, торговые молы и увеселительно-развлекательные заведения. Заметим в скобках, что, глядя на Москву и Санкт-Петербург, действуют остальные субъекты Федерации – ни о каком «выводе» и «передислокации» прома речь, как правило, не идет, оставшееся после либерального погрома 1990-2000-х гг. на новом витке просто прекращает свое существование (пополняя скорбный список из 40 тысяч уничтоженных за два десятилетия промпредприятий). В свете сгущающихся мировых событий геополитического, геоэкономического и военно-стратегического порядка это может обернуться отнюдь не только серьезными социально-экономическими последствиями типа окончательного закрепления за страной статуса сырьевого придатка в рамках неоколониальной модели мироустройства.

— Программа развития креативных кластеров, а также инфраструктуры т.н. экономики впечатлений, включая парковые зоны и общественные пространства, имеет адресатом преимущественно средний класс, причем в значительной степени в его специфическом – хипстерском – сегменте. Тогда как этот средний класс в ближайшие два-три года в результате схлопывания экономики и последующей депрессии фактически прекратит свое существование (заметим в скобках: не только здесь, но и там). В результате иррациональной веры в замшелые постиндустриальные догматы деньги налогоплательщиков, равно как и инвесторов, а также профессиональные усилия во многих случаях уйдут, так скажем, по нецелевому назначению.

— Признание насущной необходимости развития транспортной инфраструктуры буквально на всех уровнях – от федерального до поселенческого – не исключает перекосов, имеющих место в рамках отдельных разделов данной программы. В частности, вряд ли наблюдаемая велосипедная истерия в условиях северной страны и повсеместного экологического неблагополучия имеет под собой какие-либо иные основания, кроме готовности следования модным поветриям и обезьяньих рефлексов (речь идет именно о транспортной, а не рекреационной функции). Да и бесспорно позитивный тренд пешеходизации городской среды при его доведении до свойственных нам крайностей – скажем, полноформатного высвобождения из-под транспорта городских набережных – может обернуться серьезным истончением и – соответственно – нарастанием аномалий в функционировании транспортной сети.

— Легитимизация и дальнейшее культивирование небрежения к архитектурному цеху со стороны власти и общества, вешание на архитекторов всех собак – читай: корыстных прегрешений муниципальных властей и девелоперов, с одной стороны, и вытеснение российских архитекторов из многих городских заказов, оказывающихся легкой добычей рыскающих зарубежных проектировщиков (что, следует признать, вполне вписывается в самоубийственную логику вступления России в ВТО на кабальных условиях), с другой, приведет к росту внутрипрофессиональной безработицы и – как следствие – очередному исходу из профессии, причем вовсе не обязательно ее худшей части, «не вписавшегося в рынок» балласта.

Какие выводы можно сделать по итогам предпринятого исторического экскурса в мир архитектурных утопий ХХ – начала XXI вв.?

— Прежде всего, нельзя не обратить внимание на то, что весь ХХ в. и начало ХXI-го проблемы стилеобразования находились в центре профессионального дискурса, они неизменно оставались важнейшим предметом сменявших друг друга архитектурных утопий. В рамках 5-й, современной, архитектурной утопии данная проблематика определенно уходит на второй план.

Модель эволюции архитектурных утопий ХХ – начала XXI вв. в России в их связи с социальной кризисологией. 2013 г.

— На протяжении большей части ХХ в. градостроительство следовало за архитектурой, оказываясь, так сказать, в роли ведомого, транспонируя и утилизуя тамошние идеи и инновации на свой лад. В рамках предыдущей, 4-й, архитектурной утопии урбанистика как дисциплина фактически была демонтирована за ненадобностью – при полном доминировании объемного проектирования (а также интерьер-дизайна). Сегодня, в рамках 5-й архитектурной утопии, ситуация развернулась на 180 градусов – правит бал градостроительство, архитектура же оказывается в роли аутсайдера.

— Каждая последующая архитектурная утопия формируется «на костях» предыдущей. «Минусы» настоящей как бы отзеркаливаются в «плюсы» ее преемницы. С тем чтобы впоследствии породить новый пакет проблем – как профессиональных, так и общественных, которые достанется разруливать потомкам. Если воспользоваться категориальным аппаратом диалектики, можно назвать это снятием противоречий старой системы.

— Нельзя не обратить внимание на четкую синхронизированность архитектурных утопий с социально-историческими эпохами, которые завершаются структурными – внутрисистемными — перестройками, периодами реформ, или переформатирования социальной системы. В случаях же приближающихся смутных времен, революционного слома архитектурные утопии выступают в качестве предвестника грядущей социальной катастрофы, хронологически опережая и манифестируя очередной макросдвиг. Иначе говоря, архитектура как бы принимает на себя роль социосистемного сейсмографа (и одновременно – детонатора, но это уже другая история), загодя — за годы — давая знать о грядущих социально-политических и экономических катаклизмах.

— 4-я и 5-я, нынешняя, архитектурные утопии выступают именно в качестве такого рода сейсмографа, предвосхищая и предупреждая общество о надвигающемся социальном коллапсе. Рассматривая 4-ю архитектурную утопию в качестве прецедента, или исторического аналога, можно установить примерные сроки неминуемо ожидающего нас макроисторического слома. От первых проектов бумажников до краха Советского Союза прошло около десятилетия. Если принять в качестве коэффициента уплотнения исторического времени в рамках двух циклов – модернистского и постмодернистского — приблизительно 3 (подробнее обоснование этого см., например: АВ, 2012, №5, с.12), то от начала становления 5-й архитектурной утопии следует отложить порядка 3-4-х лет. Так или иначе, вряд ли настоящая социосистема переживет 2015 год. Что в принципе совпадает – и уточняет – наши предыдущие датировки и прогнозные сценарии, основанные на выводах выдвинутых ранее ритмоциклической, синергетической и структурно-динамической моделей эволюции современной российской архитектуры.

Наконец, заключительное соображение общего свойства: не положит ли неумолимо приближающийся крах мировой капиталистической системы предел архитектурным утопиям как феномену по преимуществу Нового времени? Как это, к примеру, прогнозируется по отношению к модели научно-технического прогресса (и в частности, технологическим циклам Кондратьева), также запущенной в социокультурный оборот начиная с эпохи становления буржуазного общества. Или же утопия – это вполне себе вневременной – универсальный — институт и инструмент развития, архитектурного и градостроительного в том числе?..