Башня и единственный путь

Апрельское утро, около восьми, в живописном Айфеле – так называется уникальный природный регион древнего вулканического происхождения южнее Кельна. Из городка Мехерних, в прошлом крупного центра свинцовой индустрии, в одну из принадлежащих к нему деревню Вахендорф мимо цветущих пашен меня везет специальное такси по вызову. «Если Вы не на своей машине, иначе никак нельзя,– говорит добродушная водитель такси, – у нас не такой большой город, чтобы организовывать регулярные автобусы. Но может быть, скоро все изменится…» Такси останавливается на краю деревни. «Вам туда»,– говорит она, улыбаясь, и указывает в сторону ярко желтеющего поля. Когда шум машины стихает, я остаюсь в полном одиночестве, весенний ветер уносит все звуки. Обвожу взглядом горизонт, далекие купы деревьев в утренней дымке…Стоп! Глаз останавливается на неком предмете, мягко, но настойчиво вырисовывающемся на их фоне. Вертикальный прямой объем теплого серого цвета – он словно всегда стоял там, скромно и значительно. Но в то же время – откуда он? какого размера? зачем? и вообще – земного ли он происхождения? И – странное дело: в это спокойное утро на безлюдном поле словно становится еще тише.

Мое посещение Капеллы Брата Клауса из Флюе началось. Сейчас, когда до нее еще идти, скорее всего, не меньше километра. Гравий шуршит под ногами, я иду медленно, чуть в гору, будто держась глазами за одинокую башню. Мысли кружатся самые разные – и о своих делах, и о Петере Цумторе, архитекторе-подвижнике, и о недавно прочитанной истории Брата Клауса (в миру Никлауса), отшельника в швейцарском горном местечке Флюели-Ранфт.
Эта история – особенная в ряду историй христианских святых. Совершенно мирская личность, светлый ум, отличный хозяин, любящий муж, отец десятерых детей, Никлаус в возрасте 50 лет вдруг решает оставить мир и стать отшельником. Чувствуя, что в молитве и концентрации у него проявляется особый дар – находить пути мира, пути разрешения конфликтов, где бы люди ни нуждались в этом, в личной или в политической жизни, он посвящает себя аскезе и, таким образом, соединяет в себе небесное и земное служение. Он находит «формулу мира», заключающуюся в том, что надо открыто посмотреть в реальность, услышать друг друга и повиноваться друг другу. Оставшиеся 20 лет Никлаус проводит в небольшой келье в нескольких минутах ходьбы от родного дома, куда к нему приходят за советом не только из разных уголков Швейцарии, но и из других стран, называя «живым святым». Самый болезненный момент в этой истории – Доротея, его супруга, которая воплощает боль и силу самопожертвования ради того, чтобы отпустить Клауса в отшельничество, в конечном счете – ради мира на земле. Решение это потребовало от обоих нескольких лет мучений. Поэтому, на самом деле, почитание Клауса – это фактически почитание супругов-миротворцев, и в нем всегда присутствуют две стороны: небесное служение и земная боль, свет веры и темнота отчаяния, жесткость и мягкость, пламя и холод…
Но почему именно этому швейцарскому святому посвящена капелла в немецком Вахендорфе? Причина проста – ее заказчик, Херманн-Йозеф Шейдтвайлер в течение многих лет предан Движению сельской католической молодежи, патроном которого является св.Никлаус из Флюе. А счастливым и трогательным совпадением, склонившим сердце П.Цумтора к этому заказу, оказалось то, что Никлаус – любимый святой матери швейцарского архитектора.
Я иду уже некоторое время и почему-то меньше всего представляю идущих рядом других людей. Путь одиночества… Но Капелла словно все время отдаляется от меня, как мираж, меняя свои очертания. Наконец, я делаю последний поворот (всего их три), и оказываюсь перед строением.
Теперь я могу обойти его, прикоснуться рукой к шершавой рыжеватой поверхности. Она равномерно покрыта отверстиями-глазками, в одно из них заглядываю и сразу же отдергиваюсь – изнутри смотрит опасная бесконечность. Массивная металлическая дверь пока заперта – этот матовый тяжелый треугольник не закрывает наглухо внутренность, а словно парит в воздухе. Чувствуется даже сквозняк изнутри и…тревожный запах гари. Нет, может быть, лучше сейчас просто посидеть на одном из уступов-скамеек, выдающихся у земли из стен. Посмотреть на беконечные поля Айфеля, радующие и успокаивающие весенней желто-зеленой гаммой и плавными линиями холмов. Постепенно мысли успокаиваются, остается только ожидание и легкое чувство тревоги. Может быть, это тревожит ветер, усилившийся здесь, наверху, или…что-то еще? То, что за тяжелой дверью?
Наконец, показывается женская фигура, спешащая к Капелле. «Доброе утро», – приветствует она меня, – «ради Бога, простите, я немного задержалась сегодня»,– из корзинки появляется ключ, и вот передо мной зияющая треугольная чернота, обдающая сыростью и гарью одновременно. Осторожно ступаю на пол, серебристая, мокрая от дождевой воды поверхность которого вызывает смутные тактильные ассоциации с полом в каком-то очень простом помещении (деревенской избе, подвале?..нет…), и в то же время словно отторгает подошву, неся печать неприкосновенности, как ледяной грунт неизвестной планеты. Держусь в темноте за стену (сколько же ей лет?) – вот-вот отколется древесный уголь…но нет, ведь это бетон навсегда вобрал в себя цвет, фактуру и запах огромных спаленных стволов из соседнего леса Бад-Мюнстерайфеля. Где-то должен быть выход, должен быть свет. И вот, как легкий вздох – далеко наверху светящаяся капля не нашего, не земного сияния, до которой хочется, но никогда, никогда не достать рукой, а вокруг – мириады кружащихся звезд.
Тихо опускаюсь я на маленькую лавочку, глядя наверх. Не так ли поднимал глаза Никлаус в своей келье, вопрошая о путях мира? А этот холодный пол…политый вручную смесью свинца и олова (в голове проносится – «свинцовый Мехерних») – не тот ли, на котором нашли в его келье погибшего от смертельных болей Клауса? А темное, выжженное нутро – что это, жерло древнего вулкана, одного из тех, что-некогда сформировали окрестный Айфель? А может быть – выжженная страданиями душа Доротеи, в которой остался только один свет – любовь к мужу и Богу? И, кажется, одну эту воду, собирающуюся в мягком углублении пола, пил святой 20 лет…
Подошедшие сестры-паломницы исполняют нараспев вместе с хранительницей капеллы любимую молитву Клауса, но я думаю уже о другом. Здесь есть другая связь, другой канал, по которому мы получаем послание архитектора. И этот канал – не история швейцарского миротворца (которой, кстати, посетитель может и не знать), а наша собственная природа, природа зрителя и живого окружающего мира, наша память, наши пять чувств, надо лишь услышать, что они говорят здесь, сейчас. П.Цумтор в своих теоретических работах говорит о том, что меньше всего архитектура должна что-то символизировать, гораздо ценнее ее реальное бытие, обращенное к открытому восприятию, к нашей общей памяти, и именно эта реальность есть настоящая магия. Магия обычного дневного света, звуков, запахов, воды, материалов, звучащих вместе и создающих неповторимую атмосферу в новом сотворенном мире; своей же высшей задачей архитектор называет поиск Соответствия – поиск того единственного состояния, когда все элементы «нашли себя», отвечая месту, истории, назначению, конструкции, эмоциональному строю, и ничего более нельзя изменить, а здание обрело волшебную способность – трогать и запоминаться как прекрасный образ. Путь один – так и только так. И пока Соответствие не будет найдено, нельзя останавливаться.
И здесь, в Капелле, ощущения мгновенно и безошибочно приводят нас к единственному, найденному мастером образу. Если в других зданиях архитектор отсылает нас к нашему земному чувственному опыту, воскрешая воспоминания о реальных ситуациях, то здесь этот же самый опыт говорит нам: такой ситуации не было, я никогда не встречал эти элементы в этом состоянии, в этом сочетании, и в то же время знаю – они противоположны и принадлежат одному, неведомому мне, миру. Так из реальности возникает миф, чудо. Вековечный мир, древний или только что родившийся, неизведанный, тревожный, чистый, хранящий элементы в их первородном состоянии, «смотрящий в себя – и вокруг себя». Таким видел Никлаус Создателя в своих видениях…

А что касается способности трогать и запоминаться… «Я чувствую себя счастливой, когда иду сюда утром с ключом. Это огромный прекрасный подарок, сделанный нам г-ном Цумтором.» – говорит хранительница Капеллы,– «вы видите тот путь? Он сам всегда шел по нему от самой деревни. Красивая дорога, правда?» «Да,– соглашаюсь я, – без нее невозможно представить себе посещение Капеллы. Настоящий путь тишины. Как хорошо, что здесь нет машин». Г-жа Шейдтвайлер на секунду задумывается. «Рада, что и вы так считаете. Но сейчас раннее утро пятницы, а днем здесь другая картина. И много вопросов, которые ждут решения…»
Оказывается, жители крошечного Вахендорфа столкнулись с необычной проблемой. Оказавшись в одночасье земляками того, что было задумано как частная капелла, но сразу же после открытия в мае 2007 года было названо европейской прессой шедевром XXI века и «вахендорфским чудом», жители поселка уже через полгода всерьез задумались о том, что делать с колоссальным потоком паломников (не только религиозных, но и так называемых архитектурных фанатов и просто туристов), намного превышающим масштабы Вахендорфа, меняющим привычный ритм жизни и зачастую оставляющим за собой не самые лучшие следы. Решается вопрос о проектировании небольшого комплекса вспомогательного назначения и парковок в черте деревни. Таким образом, «вахендорфскому чуду» грозит опасность пострадать от своих же поклонников.
Мне вспоминается в связи с этим мое посещение Стоунхенджа, чудовищное ощущение соседства священного круга камней с кругом туристических автобусов, автомобилей и ларьков. Когда пытаешься смотреть на это со стороны, приходит странная мысль – что делают здесь эти толпы, и я вместе с ними? Теряется смысл происходящего. Есть только одна небольшая деталь – перед нами не памятник мирового значения эпохи неолита, а частная капелла, построенная архитектором Петером Цумтором для семьи Шейдтвайлер в прошлом году. Часто ли можно встретить в наши дни подобную ситуацию – непредвиденное паломничество к объекту современной архитектуры? Кажется, вопрос о притягательности здания и его способности трогать сердца получил исчерпывающий ответ. А следующий вопрос, который не могли предвидеть ни заказчики, ни архитектор – вопрос мира и способности людей придти к общему согласию. Не задать ли его Брату Клаусу?
Тихо и достойно стоит в поле одинокая башня, указывая единственный путь служения людям на земле и Богу на небесах. Трудный путь к пониманию друг друга. Горький путь самоотречения ради мира и любви. Или просто одинокий и светлый путь честного бескомпромиссного творчества…