ИСПОЛНИЛОСЬ 100 ЛЕТ АРХИТЕКТОРУ АШОТУ МНДОЯНЦУ

О таком человеке, каким был Ашот Ашотович Мндоянц, не могут не сохраниться воспоминания. К сожалению, я тогда был совсем ребенком, и не так уж много, как хотелось бы, конкретных фактов или событий запечатлелось в моей памяти. Скорее здесь можно говорить об общем впечатлении, но очень сильном и ярко эмоционально окрашенном.
Прежде всего, Ашот Ашотович был человеком исключительной доброты. Его доброта была на грани какой-то святости. Но не религиозной, а человеческой. По душевной доброте и искреннему желанию себя отдать он не имел в моей жизни равных. Кроме того, он бы чрезвычайно духовно одаренным человеком. В нем был очень силен природный художественный дар, он был талантлив и талантлив во многом. Его искренний глубокий интерес выходил за рамки профессии архитектора и распространялся на смежные области искусства. Он знал и любил театр, был знаком со многими художниками, сам рисовал и занимался живописью.

В Мастерской №1 «Моспроект-2». Архит. А.А.Мндоянц и М.В.Посохин обсуждают проект нового здания.
Если попытаться в двух словах описать, каким я помню Ашота Ашотовича, то я бы назвал редчайшее сочетание таланта и доброты. Он был талантлив в своей доброте. Такие качества сейчас даже трудно представить.
Самое мое яркое впечатление о нем – ощущение заботы обо мне. Для меня это много значило. Нужно представить условия, в которых я жил. Я был ребенком, избалованным вниманием взрослых. Вокруг меня всегда было много бабушек, нянюшек. Но даже при этом, он выделялся из числа окружавших меня взрослых. Это о многом говорит.
Я называл его дядя Ашот и был особенно привязан к нему, тянулся к нему, любил его по-настоящему. А ко мне он относился как к сыну, поскольку он в то время был еще неженат и детей у него не было. Подчас, он мне уделял значительно больше времени, чем мог уделить, в силу своей занятости, мой отец. Мы вместе читали, рисовали, играли в шахматы, строили какие-то сооружения из кубиков. Он всегда находил возможность чем-то меня порадовать. Например, они с отцом часто вечерами засиживались за обсуждением новых проектов, поиском новых решений. Все это мне было чрезвычайно интересно. Но меня рано укладывали спать. Когда я утром просыпался, то всегда находил какой-то импровизированный «подарок» от дяди Ашота. Например, я обнаруживал на столе в большой комнате крепость из кубиков. Или однажды он привез к нам на дачу настоящие цементные плитки. И только для того, чтобы что-то построить вместе со мной. Сейчас я понимаю, насколько это было непросто при его загруженности, работе и собственной личной жизни. У меня самого сейчас множество дел и мне сложно представить как, среди всех хлопот, взрослый человек не забыл о маленьком мальчике, о том, что нужно привести ему что-то, как-то его удивить, и порадовать. Это все говорит об особенном отношении, далеком от заурядного сюсюканья, обычного для общения занятых взрослых с детьми. Нет, это было нечто другое. Я всегда ощущал его теплое ко мне отношение. И всегда мне было чрезвычайно интересно с ним. Для меня не существовало вопросов, кто он для нашей семьи, является ли ее членом. Ашот Ашотович был настолько близок нам всем, что никто фактически не представлял его отдельно от нашей семьи. Вся жизнь проходила совместно. Обе семьи поддерживали самые тесные контакты и в городе, и во время наших летних выездов на дачу.
Отношения между семьями напоминали особую ткань, образованную тесным переплетением творческой профессиональной деятельности отца и Ашота Ашотовича, а также очень теплыми, душевными отношениями, которые складывались в кругу семьи. Из этой тесно переплетенной ткани невозможно было бы выдернуть ни одной нитки. Сложно с уверенностью сказать, что именно в ткани этих отношений было основой: совместная работа, повлекшая за собой дружбу, или дружеские отношения, на которых выстроился творческий тандем. Тогда я был слишком мал, чтобы понять это. Но сейчас, мне кажется, что для моего отца самой главной была творческая составляющая их дружбы.

Проект курортного комплекса в Пицунде. Перспектива жилого комплекса. Совместно с М.В.Посохиным, В.Свирским, Ю.Поповым. 1962-67гг.
Чтобы осознать, насколько уникальными были отношения между Ашотом Ашотовичем и моим отцом, нужно представить, в какое время это все происходило. Они встретились и начали вместе работать в мастерской Щусева, потом в группе Чечулина. Постепенно они сближались, начали работать совместно над собственными проектами. Вместе они прошли военное лихолетье, и в послевоенные годы сохранили тесные дружеские отношения. Ни каких размолвок или конфликтных ситуаций. Видимо, у них было много общего. Оба были из семей, члены которых преследовались советской властью. И тот, и другой очень долгое время не вступали в партию. В то время это было из ряда вон выходящим. Это были трудные, сложные времена, во многом непостижимые для нас. Ведь мы сейчас даже вообразить не можем тех внешних факторов, которые тогда не позволяли людям ни с кем сближаться. Из истории известно, что жены доносили на мужей, дети – на родителей и т.д. Поэтому просто нельзя представить посреди этой «параноидальной» реальности саму возможность такой всеобъемлющей дружбы. Как они сами выжили и смогли сохранить свою дружбу, непонятно.
Единственное объяснение – их увлеченность своим делом, которая сохранила их самих в те непростые годы и их дружбу. Они были настолько поглощены архитектурой, что в их сознании не оставалось места для личных амбиций, которые способны глубоко травмировать любого творческого человека и разрушить любые партнерские отношения.
Между моим отцом и Ашотом Ашотовичем было не то партнерство, как оно понимается сегодня, когда люди объединяются только в интересах какого-то дела. Ничего искусственного, никаких договоренностей, соглашений или разделения обязанностей между ними не было. Постепенно они пришли к определенной форме совместной работы, для которой даже слово «дружба» не раскрывает всей присущей ей полноты. На протяжении их совместной работы, начиная еще с щусевской мастерской, абсолютно естественно, в соответствии с их личностными качествами, для каждого определились приоритетные сферы деятельности, что в результате привело их к такому успеху. Жизнь все расставила по определенным местам, а их места оказались рядом, плечом к плечу. Так сложился их тандем, точнее, своего рода симбиоз, который обоим очень помогал в жизни и которым они очень дорожили.
Из всех видов искусств архитектура более всего предполагает совместное творчество, коллективную работу. Коллективную потому, что процесс создания архитектурного проекта, имея в виду формирование замысла, потом его детализацию, проработку этого замысла, затем его реализацию — слишком объемен, протяжен во времени, чтобы с ним можно было справиться в одиночку. Нужна «командная игра», базирующаяся на высочайшем уровне взаимопонимания.

Проект планировки и застройки района с каркасно-панельными жилыми зданиями на Хорошовском шоссе, Москва. Перспектива. Совместно с М.В.Посохиным, В. Лагутенко. 1948 г.
По своему опыту могу сказать, что часто бывают ситуации, когда человек, с которым ты работаешь, не чувствует начатую тобой творческую линию. Как будто стена между вами. Вы поговорили, он уходит и возвращается абсолютно не с тем, о чем вы договорились. В таких условиях совместная работа невозможна. И в этом случае я понимаю, насколько были ценны друг для друга мой отец и Ашот Ашотович Мндоянц. У них, как мне кажется, сложилось абсолютное взаимное понимание. Им никогда не надо было долго друг другу объяснять свои идеи.
А для творческого процесса очень важна дружеская атмосфера, состояние свободы, легкости общения, взаимопонимания, когда ты переходишь в другое состояние, отличное от процесса обработки информации, являющегося неотъемлемой составляющей работы руководителя. И когда тебе не надо думать ни о борьбе, ни о политике, и у тебя есть близкий друг, с которым ты можешь обсудить какое-то здание, построенное в Нью-Йорке или в Париже, поговорить об архитектуре Колизея, то есть у вас один язык, одни интересы и разговоры, это становится для тебя той питательной, жизненно необходимой средой, из которой и вырастают новые творческие решения. Я могу сказать, что для моего отца период, когда они работали вместе с Ашотом Ашотовичем, был наиболее удачным и продуктивным в творческом плане их совместная работа, совместное вдохновение давало наилучшие результаты.
В том, что касалось творческой составляющей, у них было равноправное сотрудничество, доставлявшее обоим большую радость. Они работали целый день в мастерской, потом вместе шли с работы, продолжая обсуждать новые идеи по дороге, чаще всего приходили к нам, ужинали, пили чай, а потом на освободившемся столе, а зачастую и на полу раскладывали кальки и бумагу и продолжали работать, искать, обсуждать, эскизировать. Перед тем как пойти спать, мне удавалось, время от времени, посидеть с ними и понаблюдать за их «сверхурочной» работой. Мне нравилось быть среди них, меня интересовали их разговоры. Естественно, в то время я многого не понимал, но видел эту увлеченность своим делом.
Разделение функций и сфер деятельности между ними больше относилось к внешней стороне их работы, к взаимоотношениям с внешним миром. Потому что архитектура требует разных качеств, которые нельзя совместить в одном человеке. Кто-то берет на себя одно, другой – другое, у кого, что лучше получается. Это художник, один на один с кистью и холстом творит. Так же как и композитор. Им ничего не надо, кроме бумаги и ручки. А в архитектуре вовлекаются огромные коллективы, значительные материальные средства. Есть графики, сроки. Много всяких привходящих факторов – политика в том числе. Все это требует от человека нашей профессии определенных качеств.
В случае с моим отцом и Ашотом Ашотовичем на долю отца пришлись обязанности, требующие организационно-волевого начала, которое и позволило ему впоследствии стать главным архитектором Москвы, министром, государственным деятелем. Когда надо было представлять и отстаивать проекты, добиваться каких-то решений от вышестоящих организаций, это всегда делал отец. Именно в этом он превосходил всех своих коллег, поэтому никто на эту роль и не стремился. Ашот Ашотович, напротив, был лишен таких волевых и административных качеств. Но это нисколько не умаляет его достоинств. Он был более эмоционален, постоянно находился в поиске наилучших творческих вариантов.
Понимая существующую между ними разницу, они ценили и уважали качества, присущие друг другу. Для Ашота Ашотовича авторитет моего отца был безусловным. А отец, в свою очередь, всегда чрезвычайно бережно относился к нему. Я никогда не слышал ни о каких ссорах между ними. Бывало порой, во время обсуждения, Ашот Ашотович мог и взорваться, и покричать. Но это все было не потому, что между ними были какие-то разногласия, скорее от избытка эмоциональности.
А тем для дискуссий в их практике было предостаточно. Их жизнь прошла в очень трудные годы, ознаменовавшиеся несколькими резкими поворотами, переломами архитектуры. Когда они были молодыми, это была эпоха конструктивизма, потом произошел разворот в сторону неоклассики. Закончилась эпоха неоклассики, подоспели обвинения в архитектурных излишествах, началась эпоха интернациональной, или модернистской архитектуры. Это была специфическая ситуация, не они выбирали собственную стилистическую принадлежность. Каждая эпоха ставила перед ними определенные задачи. Решение этих задач сплачивало людей, чьи мысли двигались в одном русле. Они прошли через все эти эпохи, поработав и в неоклассике, и в модернизме. И каждый раз на самом высоком уровне. Они все время шли по восходящей – подобно локомотиву. Если ты остановился, все – конец. Главное – не утратить лидерства при смене, как тогда говорили, творческой направленности. Это требовало титанического интеллектуального напряжения, впитывания и творческой переработки всего, что делалось тогда. Не было возможности часто ездить за границу. Хотя, конечно, им удавалось, время от времени, увидеть воочию здания, известные им по книгам и журналам. Тем не менее, все сводится к личным качествам архитектора, зависит от его таланта. Многие архитекторы, еще после первого перелома, просто прекратили творческую деятельность. Другие — ничего кроме коробочек так и не смогли делать. У моего отца и Ашота Ашотовича хватало таланта и знаний работать по-разному.

Проект реконструкции Кудринской пл. в Москве. Перспектива. Совместно с М.В.Посохиным, 1949г.
Характерный пример – дом на Кудринской площади, бывшей площади Восстания. Многие считают, что это один из лучших высотных домов в Москве, и я тоже придерживаюсь этого мнения. С другой стороны, они построили такие объекты как, например, здание СЭВ у Новоарбатского моста, которое также считается одним из лучших зданий того времени, но решено совершенно в иной архитектуре. Или Дворец Съездов – совершенно уникальный объект. Все эти стенания о неуместности этого здания в ансамбле Кремля – от зависти. Пойди, попробуй, построй в Кремле что-то новое. Это задача! Вот никому покоя и не дает. А в то время, без всякой иностранной помощи, с тогдашним ассортиментом материалов, за 11 месяцев спроектировать и построить такое сооружение – это был просто феноменальный подвиг.
Что же касается критики в адрес Калининского проспекта, то это вопрос не столько к архитекторам, сколько к власть имущим, принявшим тогда решение прокладывать проспект сквозь историческую застройку. Эти решения принимались в условиях диктатуры. И как быть архитектору? Сказать: не буду этого делать? Но тогда именно эта архитектура и такой градостроительный подход считались прогрессивными – вспомним застройку центра Стокгольма. И для моего отца и Ашота Ашотовича эта задача была крайне важной и интересной. Другое дело, что тогда не было возможности качественно выполнить детали. По моему проекту отремонтировали одно из зданий, и теперь оно уже выглядит несколько по-другому. Потом я завершил проспект, построив Лотте Плазу.
К сожалению, не все построенные моим отцом и Ашотом Ашотовичем здания находятся сейчас в таком же состоянии, что и обновленный дом на Новом Арбате. Об этом у нас никто не заботится. Реконструируются интерьеры, гибнут детали. Например, в высотном доме на площади Восстания уничтожены интерьеры магазинов. Их некому сохранять. С ружьем же охранника не поставишь. Сегодня все решает собственник, который покупает и тут же начинает все корежить. Я что мог, то сделал. Если защитники архитектурного наследия вступятся за памятники, я буду очень рад и обязательно помогу…