Симптоматика нарастает – в России озаботились городами будущего

В Музее Москвы проходит выставка «12 городов будущего. Визионерская архитектура XXI века», приуроченная к 10-летию журнала «Проект Балтия». Куратор, главный редактор издания Владимир Фролов представил 10 российских и 2 иностранных проекта, в московской версии выставки сопроводив их бумажными проектами советского времени, в питерской, состоявшейся летом — экскурсами в историю современных городов.
Экспозицию можно рассматривать как подборку идей о будущем скорее даже не города, а рукотворной среды в целом. Особенностью оказывается значительный разброс – тематический и хронологический, последний — в смысле глубины захвата будущего. Проекты отличаются также привязкой или отсутствием таковой по отношению к настоящим реалиям.
Представленные работы можно разделить на две группы, которые мы бы обозначили как «Отталкиваясь от дня сегодняшнего» и «Вслед за био- и техно- инновациями».

Среди первых выделяются проекты, трактующие будущее как прошлое. «Римский квартал» М.Филиппова оказывается единственным из 12-ти проектов, реализующимся в настоящее время к юго-востоку от Москвы, сразу за МКАД. Воссоздается структура и морфотипика итальянского городка при воспроизведении секционной логики современной жилой застройки. Особенностью является разведение верхнего, рекреационного, и нижнего, коммуникационного, уровней.
«Витрувий и сыновья» предлагают способ радикального избавления северной столицы от диссонирующих включений, уродующих исторически сложившуюся среду, посредством перемещения и концентрации подобных объектов на Ново-Адмиралтейском острове. Надо сказать, практика передвижки зданий восходит еще к концу XIX в., благодаря усилиям инженера Э.Генделя получила широкое распространение в сталинскую эпоху, однако до последнего времени она имела место в пределах одного района.
С.Липгарту в его проекте «Скрябину, ор. 71, №1» будущее видится как выстраивание бастиона на пути отторгаемого им модернизма. Автор манифестирует возврат к архитектуре как к застывшей музыке. Само описание проекта стилизовано под белый стих с противопоставлением «сонной синевы» и «остриев рассыпающихся искр» «веку прямого угла и жестокости, удушливого стандарта и оглушительной стали».
В проекте А.Люблинского и М.Заборовской «Tortem/Малая триумфальная архитектура», отталкивающемся от практики местного монументовоздвижения, будущее предстает как будущее. В нем нет места привычному пафосу, провозглашается смена дискурса – от триумфальности к повседневности. Объектом внимания становятся продукты, торговые марки и – неожиданно – природные явления.
И все же наиболее критически настроен по отношению к современности А.Берзинг. В его проекте «Бегство» стена предстает как вертикальный выход из пространства вынужденной плотности необязательных общественных контактов. Архитектура наделяется способностью непосредственного решения углубляющихся социальных проблем.

Среди работ, наполненных прогрессистским био- и техно- оптимизмом, наиболее умозрителен проект А.Левчука «Постлюди-птицы на постдеревьях-домах». Архитектор исходит из того, что в гипотетическом будущем человечество разделится на две части: собственно людей и людей-птиц, приобретших способность летать. Последние обитают в дендровидных башнях, гибридах био- и техноформ. Гиперкадки, из которых растут эти деревья-башни, дают пристанище обычным людям, представляя собой своего рода партер внутри выводимых автором новых форм расселения.
В проекте «Adaptive integrated module», принадлежащем группе студентов под руководством С.Падалко, научно-технический оптимизм идет в ногу с социальным. По сути, предлагается жилище для современных номадов. Это куб 3,3х3,3х3,3 м, подсоединенный к умной системе управления городскими процессами. Он может быть скопирован и напечатан в любой точке земли.
«Обледенение архитекторов» в проекте «НИ-2» грезит о левитирующей архитектуре, являющейся наполнением вакуумного дирижабля, выполненного из материала на основе углеродных соединений. В качестве единиц новых форм расселения могут выступать как хутора, так и мегагорода, объединяющие все человечество. Поселения обеспечиваются автономными источниками энергии в лице индивидуальных ядерных реакторов и воспроизводят автономную же модель хозяйствования. Пожалуй, последняя – самая уязвимая часть концепции.
Столь же утопичен проект «Синергия» Н.Шмука с его 3-тысячеметровой башней-сталактитом, вырастающим в «далеком сибирском поселении», которая могла бы стать точкой роста отечественной экономики и привлекательным фокусом международного туризма. Вполне вписывается в русскую традицию созданий диковины, «экой невидали».
Финский архитектор М.Касагранде в проекте «Биоурбанизм парагорода» выстраивает альтернативу современному индустриальному городу в лице живого организма парагорода, представляющего собой постепенно обживаемую модульную структуру на основе многослойной деревянной сетки. Вырастая на месте городских пустырей и трущоб, оказывается, по слову автора, живительной инъекцией в деградирующее окружение.
В проекте «Натуральная среда обитания» Р.Тимашева процессы расселения рассматриваются как продолжение природных и – шире – биологических процессов. Как следствие — векторы гиперконцентрации и децентрализации попеременно сменяют друг друга, что, заметим, более чем актуально для зашедшей в геоисторический тупик, полностью разбалансированной российской системы расселения.
Особняком стоит проект «Bildung’s Kosmos» итальянского архитектора Р.Рицци, в котором предлагаются два локуса уединения – снаружи и внутри купола собора Санта Мария дель Фьоре во Флоренции. Уединения не ради уединения, но с целью совершенствования в науках и последующего «опыта сингулярности» — рефлексии относительно будущего городов.
Заметим: в отличие от большинства российских проектов работы западных архитекторов отличает их прикладная нацеленность, принципиальная осуществимость. Взобраться на купол дель Фьоре или встроиться в деревянную этажерку – это ведь не то, что наловчиться летать или возвести 3-километровый небоскреб где-то в медвежьем углу.

2000-2010-е гг. на Западе отмечены накатывающей волной интереса к проектной футурологии, являющейся реакцией на надвигающиеся геополитические и геоэкономические трансформации. Несколько лет назад мы недоумевали: почему российская архитектура с ее обостренным переживанием будущего, не говоря уже о привычке к обезьянничанью, на сей раз находится в стороне от мейнстрима? (см.: Бумажная архитектура как индикатор социосистемного слома // АВ, 2014, №4). Благодаря В.Фролову, взявшему на себя труд собрать визионерские проекты российских архитекторов и предпринявшему попытку вписать их в общемировой контекст, этот вопрос снят с повестки дня.